– Крупные планы! – скомандовал помреж.
Бондарчук в этот момент что-то объяснял высокой кудрявой девушке в сильно открытом топе, узких брючках и с выражением «звездности» на хорошеньком личике. Она смотрела на него, не отрываясь, и кивала как заведенная. Потом взяла со стула коробку с гримом и метнулась на подиум. Мазаев послушно подставил лицо. Девушка слегка подправила ему тон щек и тронула кисточкой губы.
– О господи, только не это! – услышали мы голос Златы.
К Бондарчуку, быстро семеня, двигалась пожилая женщина в синем спецовочном халате.
– Это наша заслуженная работница, – со вздохом пояснила Злата и пошла к ней.
Мы, естественно, тоже не остались на месте.
– Ей уже давно за шестьдесят, – тихо говорила нам Злата. – Всю жизнь на этом заводе проработала, а когда его закрыли, то все равно не ушла. Стала трудиться в охране. И по-прежнему ревностно относится ко всему, что происходит с ее любимым заводом. В принципе это понятно. Здесь вся ее жизнь. Ну и наслушались мы ее рассказов, как все было замечательно при Сталине, потом при Брежневе и так далее. И как все плохо сейчас. Завод развалили, рабочие не в почете.
– Антонина Петровна, – тихо позвала Злата, подходя к ней.
Но та, мельком на нас глянув и кивнув Злате, схватила удивленного Бондарчука за рукав и быстро заговорила:
– Здравствуйте, Федор Сергеевич! Очень приятно увидеть вас живьем!
Я с трудом подавила смех, заметив, как у Бондарчука взлетели брови. Но он, как хорошо воспитанный человек, сдержался и вежливо заулыбался. Правда, руку попытался выдернуть. Но не тут-то было. Антонина Петровна вцепилась бульдожьей хваткой.
– Вы такой красивый, – продолжила она и свободной рукой начала его оглаживать, как породистого коня. – И есть в кого! Я и маму вашу знаю, и папу, царствие ему небесное, знала и любила.
– Лично? – удивился Бондарчук и посмотрел на нее более внимательно.
Антонина Петровна расплылась в улыбке и затопталась на месте, но продолжала цепко держать его за рукав.
– Что вы! Эта честь не по мне! Из фильмов, из фильмов. Мы все вашего батюшку любили. Прямо влюблены были! У нас тут во Дворце культуры, знали бы вы, какой раньше у нас Дворец был, не чета нынешним, премьеры проходили, встречи с артистами.
– Все это очень интересно, – не выдержал Бондарчук и беспомощно оглянулся. – Но у нас работа.
Злата мгновенно выступила вперед и ласково взяла Антонину Петровну под локоть.
– Давайте в сторонке посмотрим, как снимать будут, – сказала она увещевающим тоном. – Нам любезно разрешили, так воспользуемся такой возможностью.
– А ты почему пост оставила? – строго поинтересовалась Антонина Петровна. – Разве раньше такое возможно было? В цех являлись минута в минуту и работали, сколько положено.
– Да, конечно, – спокойно согласилась Злата и попыталась увести ее.
Но та и не думала отпускать Бондарчука. Она вновь повернулась к нему и важно представилась:
– Меня зовут Антонина Петровна. Я на этом заводе, почитай, с малолетства работаю. Вот и сейчас во времена разрухи по-прежнему здесь. Ах, какие тут были цеха! Еще при царе строили, а они все стояли и нас радовали. А в нынешнее время за пару лет все развалили! Меня зовут Антонина Петровна, – еще раз сообщила она и придвинулась к Бондарчуку, заглядывая ему в глаза.
– Очень приятно, – уже более раздраженно ответил он и вновь попытался освободиться от ее цепких пальцев.
– Федя, долго еще ты будешь беседовать с этими старыми…, – услышали мы.
– Спокойно, Мазай, – оборвал его Бондарчук. – Сейчас начнем.
К нам подошел Мазаев. Он смотрел как бы сквозь нас. Я всегда очень любила песни группы «Моральный кодекс», мне казалось, что Мазаев воплощает собой так недостающий сейчас на эстраде тип мужественности. К тому же мне он нравился чисто внешне. В жизни он оказался еще интереснее, чем на экране. Но выражение лица и особенно глаз мне абсолютно не понравилось. Он подошел близко к нам, и это оказалось ошибкой, так как Антонина Петровна свободной рукой мгновенно схватила его за рукав шубы и попыталась притянуть к себе.
– Надеюсь, его маму и папу она не знает, – прошептала мне на ухо Ириска.
И мы не выдержали и тихо прыснули. Мазаев глянул на нас с легким презрением, приподнял брови и скривил губы. И моя многолетняя любовь к нему улетучилась за одну секунду. Я увидела пресыщенного славой и всеобщим поклонением мужчину со всеми признаками «звездной болезни».