Ленинград! Не могу, боюсь забыть неповторимое
сочетание алкогольного опьянения с блаженством тихого
сумашествия белой ночи, архитектурные аккорды пустых улиц,
пахнущие Невой волосы девушки спящей на моем плече. Кто-то
классно придумал – проходить музейную практику студентам –
историкам именно после 4-го курса и именно в Ленинграде.
Вспоминаю с сильнейшей тоской и горечью о невозвратном.
Поселили нас в общежитии университета на Васильевском
острове. Бросив вещи я, Юрка Требин и Вовка Сиволога пошли
за вином. Оказалось, что крепленное вино в городе Ленина –
дефицыт?! Но он, знаменитый город, не знал, с кем связался. Мы
перевернули его вверх дном, и нашли в районе моста Шмидта
«точку» обеспечившую «гонцам» стабильную работу на весь
срок одесского «визита вежливости».
Люблю общежития. Наше, на Васильевском, полюбил,
едва переступив порог. Длиннющие коридоры, высоченные
потолки, огромные комнаты на 10-12коек. Как по мне, чем
больше народу, тем лучше. Откуда, для многих странная любовь?
Из детства. Из фильма «Бродяга». Там есть эпизод, где актер
Радж Капур идет по коридору жилого дома (по-нашему –
«коридорного типа») и поет. Не помню о чем фильм. Помню
мелодию песни, лица хорошеньких женщин, выглядывающих из
приоткрытых дверей. Может быть все не так, а моя кудесница –
память просто создала для меня картинку счастливой жизни в
большом доме. Так навсегда и осталось ощущение счастья при
виде человеческих ульев, не мылых большинству.
Много пожив в общежитиях, только к полувековому
юбилею осознал ещё одну причину своей болезненной
привязанности. Они – зримое воплощение тренировочного лагеря
для броска в будущее. Близкие родственники вокзалов и дорог.
Валерий Варзацкий
Их рабочее состояние – нетерпеливое ожидание, улыбки встреч,
слезы проводов, поток нових людей. Свой особый запах,
звуковой ряд, манящие глаза окон, «чемоданное» настроение, не
прекращающийся кутёж по поводу и без. Короче, это то, что я
люблю больше всего. Даже сейчас, вспоминая, ощущаю
«мурашки» по коже.
Отметили приезд по-одесски – широко, по-студенчески –
на пределе возможного. Серъёзные коррективы в выработанный
годами регламент пития внесли белые ночи. Многие перепутали
день с ночью и рядовая пьянка для них перешла в вяло текущий
месячный запой. «Вяло текущий», потому, что шел без прогресса
и усугубления, в связи с желанием увидеть шедевры музеев.
- Мы шо приехали в Питер напиться?! – искренне
негодовали запухшие.
- Нет! Щас опохмелимся и в «греческий зал»., - отвечали
по-Райкину небритые.
Сохранились фотографии, на которых мы после
«вчерашнего», с помятыми рожами, стремимся к источникам
красоты и гармонии.
Как хорошо было в Ленинграде! Абсолютная свобода не
теоретически а в реальности стала осознанной необходимостью.
Милейший руководитель – югославский политэмигрант Лукаш
Мирошевич Милич. Фамилия – полное отражение человеческой
сущности. Свободу поощрял, зная ей цену. Говорил мне:
- Варзацкий, пейте пока Заира не приехала. Вот она вам
покажет!
Но, умная Заира приехала за пару дней до окончания
практики либералкой, с элегантной сумкой в руках, вместо
деканской административной палки. Заглянула, не входя, в
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
комнаты, изобразила скорбь и обреченность на надменном лице,
назначила нам встречу в историческом архиве и испарилась.
Лукаш Мирошевич хитро улыбался: мол, как я вас вздул.
Момент
отъезда
уникален.
Жирная
точка
в
«Василеостровской истории». Уезжали по особо любимому мной
горько – сладкому сценарию расставаний – в разные стороны.
Кто-то в Карелию, кто-то в Прибалтику, кто-то в Москву… И
случилось так, что в гулком, пустом коридоре встретились в
поисках кого-то живого я и Женька Храмченков. Двое со всего
курса! Хозяева этажа на несколько часов, до одесского поезда.
Судьба не раз сводила нас в пустых пространствах