Маленькая, худенькая обхватила руками шею, нагибая меня для
поцелуя. Увы, не успел. Кто-то сзади рванул за правое плечо,
поворачивая к себе и к свету, пробивающемуся сквозь листя
кустарника из гремящего ресторана. Последовало два
молниеносных удара в оба глаза, колючие ветки впились в спину,
раздался визг соблазнительницы.
Ослепший от «фонарей», пополз в сторону. Добрался до
общежития, в котором квартировал у однокурсника по истфаку,
преподавателя университета. Перепугал не узнавшего меня
вахтера. Упал, не снимая грязных лохмотьев на кровать и
«вырубился».
Проснулся минут через сорок с ощущениями горя, вины,
отчаяния разрывавшими душу. Друг храпел, а в моей побитой
голове, в такт храпу, стучало: «Что делать? Что делать? Что
делать? Что делать?»...
Утром стало ясно, что в Киев с «фонарями» ехать
невозможно. Нашли врача, «выявившего» дизентерию и
«прописавшего» двухнедельный стационаром в инфекционном
отделении. Представьте себе, даже через десять дней проклятые
«фонари» полностью не исчезли! Пришлось ретушироваться
французским
косметическим
карандашом,
любезно
предоставленным одной из студенток филфака, частенько
забегавших к нам по вечерам.
Карандаш помог. Собеседование в министерстве прошло
благополучно. Да и фортуна вновь повернулась ко мне лицом, в
Валерий Варзацкий
образе секретаря приемной министра. Им оказалась землячка,
учившаяся в параллельном классе, жена другого земляка -
киевского журналиста. Шепнула пару слов кому надо…
Директорство «приливали» широко и долго. В узком
кругу, с функционерами обласного управления мясной
промышленности, райкома партии, райисполкома – два дня. В
широком, - наверное, дней десять, включая малознакомых
поздравляющих, неожиданно заключавших меня в объятия то на
улице, то на свиноферме с трафаретным вопросом: «Когда будем
приливать?». Остался верен себе – не отказал никому.
Так начиналась самая «системная пьянка» в моей жизни.
За годы работы в совхозе я не употреблял спиртное может дней
пять – семь, не считая постельного режима во время гриппа.
Уточняю: во-первых, речь идет не об одном временном отрезке, а
о редких, удивительно странных днях без водки или вина,
выпадавших этак раз на четыре – пять месяцев. Во-вторых, доза
випитого в подавляющем большинстве случаев не приводила к
потере памяти, хотя и «соткой» никогда не ограничивалась. Я
вообще считаю, что тот, кто всю жизнь пьет сто граммов перед
обедом или ужином, никакого отношения к нашому брату не
имеет. Мы антиподы и идеологические противники.
Мир «мясников», тоесть тех, кто в той или иной мере имел
отношение к производству, поставкам и распределению мяса,
считался в Советском Союзе элитарным. Не существовало
вопроса, который нельзя было бы решить при помощи «солнца
питания», как нарек мясо один известный в те годы журналист.
«Сидящие» на мясе знали себе цену, вели себя соответствующе.
Директора
мясокомбинатов,
птицефабрик,
«холодильников» в обществе которых я оказался, были
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
настоящими «хозяевами жизни», поразили своим специфическим
апломбом на грани мании величия. Суммы, которые они
брезгливо – небрежным движением тренированых пальцев
извлекали из иностранных портмоне в ресторанах, уничтожили
мою веру в принцип социализма «От каждого по способностям –
каждому по труду». Я даже не старался влиться в коллектив,
быть похожим на этих пленительно – притягательных носителей
пороков, понимая, что для меня их образ жизни опасен.
Чем я реально мог потешить свое самолюбие в чуждой
среде, так это демонстрацией своих навыков в питейном деле.
Благо, «беленькая» сопровождала все совещания, семинары,
визиты, собрания нашого управления. Там я блистал тостами,
стихами, манерами заставляя «фронтових жен» моих коллег,
обычно эскортировавших их, задумываться о правильности