Хавьер смотрит на меня, слушает и снова повторяет это болеро, а когда я умолкаю, поет один проникающим до самого нутра голосом: «Во имя той любви великой...», а я тем временем думаю: ну да, если б только другие времена, но это — совсем другая земля, другие деревья, другие звуки на улицах и река — другая, нет, правда, мы же плыли (вся группа студентов-медиков после окончания колледжа) под чудесные звуки этого болеро по реке Вальдивия к Корралю[28], туда, где у входа в порт все еще стоят крепости, воздвигнутые испанцами для защиты от вероломных пиратов, хотя, кто знает, может, сами испанцы в свое время были куда вероломнее, но это уже из области истории, а тогда на том пароходике мы ели пульмай[29], да такой, что мертвого из гроба поднимет, и одна балерина, развеселившись, позвала меня на корму — вдруг нам посчастливится увидеть тюленей, ну а я, законченный болван, — да нет, нет, лучше потом, ведь сейчас будет петь «малыш» Карденас, ну и «малыш», значит, берет гитару и начинает: «Во имя той любви великой...», и я снова тот самый мальчуган, который на школьном дворе заставляет свою первую возлюбленную завязывать шнурки, а пароход тем временем скользит по тихой реке и все такое... И вот, спустя столько лет, безвозвратно утратив те прекрасные и недостижимые миры, я останавливаюсь в дверях бара в тот самый миг, когда хриплый, берущий за душу голос рассказывает о «семи скорбях», плывет по «семи морям, где скитается боль»... Ну, значит, вошел, немного робея, потому что не привык ходить по барам и еще потому, что меня, по правде, никогда не тянуло к порочным удовольствиям, более того, я решительный и убежденный противник всяческих пороков, однако вошел и попросил темного пива, по крайней мере, не буду походить на петуха в чужом курятнике. Попроси я чего другого, непременно свалился бы с ног, это точно, но кружка пива — ничего страшного, можно контролировать себя, думать, что говоришь, и не спотыкаться на обратном пути. Словом, вошел, не подозревая, что этот маленький бар со временем — очень скоро — станет моим первым и настоящим пороком. Потому что, к вашему сведению, я даже не курю, не пью, не выношу азартных игр и испытываю мучительный страх перед женщинами. А не пил я с выпускного вечера в колледже, где было много речей и пунша. И когда Бородач Рейес, наш профессор, подбирался к концу своего напутственного слова, которое пестрило выражениями «ваш благородный долг перед Родиной», «ваша святая обязанность» и т. д., мне вдруг ударило в голову, а ноги стали ватными и возникло такое ощущение, что меня вот-вот накроет огромной волной, что, собственно, случилось как раз тогда, когда я под жидкие аплодисменты подошел к директорше с улыбкой, наверное, идиотской, чтобы пожать ей руку и сказать от имени «всех, кто покидает эти стены», что-то благодарственное. Да, волна настигла меня, и я в полном отчаянии не нашел ничего лучшего, как схватиться обеими руками за отвороты ее костюма и извергнуть прямо в вырез ее нарядной блузки всю вонючую кашу из мидий под майонезом, жареного мерлана и фруктов с вином. Можете себе вообразить ужас собравшихся на торжество... Я не играл с тех пор, как в казино «Винья-дель-Мар» решил попытать счастья в рулетку и к двум часам ночи остался ни с чем. В кармане не было денег даже на автобус, а ехать надо до последней остановки. Плайя-Анча, возле кладбища. Однако, нашарив какую-то мелочь в кармане, я купил две фишки, болван, чтобы отыграться, поставил — а чего? — обе на ноль, и пока это маленькое колесо, будь оно проклято, вертелось с головокружительной быстротой, а шарик перепрыгивал из лунки в лунку, у меня все внутри бушевало, а когда рулетка остановилась и шарик замер, у меня все оборвалось и кровь сразу заледенела, потому что крупье с улыбкой гробовщика пропел: «Красное, семь!»
А женщины... Нет, не скажу, что они мне не нравятся, и не спешите строить известные предположения, просто я стал избегать женщин с того дня, как эта сука Валерия сыграла со мной злую шутку в своей комнате, да что там, на своей собственной постели... Мои руки, уже не слушаясь голоса рассудка, стягивали с нее блузку, юбку, шарили по чулкам, а она, как бы сопротивляясь, говорила со смехом: «Ой, нет, ну нет», однако смеялась, дрянь, а потом слышу — смеется кто-то еще, и все громче, громче, потому что к постели приближался ее драгоценный супруг, который вышел из туалета. «Молодец! Аи да молодец! — говорит и смеется. — Вот какой у нас соблазнитель завелся, правда, Валерия?» Долгое время я боялся встретиться глазами с женщиной, которая шла мне навстречу, особенно если на улице мало народу, даже предпочитал перейти на другую сторону.