Добряков вздрогнул, но выдержал характер:
- Да ничего не пил вовсе.
- Врача, может, вызвать? – немного подумав, предложила мать.
- Ма-а-м… не надо врача, - жалобно проскулил сын. – Начнет еще в желудок
гадости всякие втыкать…
- Гадости, гадости! – нервно передразнила мать. – А разболеешься, кто с
тобой сидеть станет? Мне премиальные терять, что ли? В больницу ведь не
ляжешь?
Добряков совсем обессилел и только мотнул головой.
- Ну вот, не пойдешь…
- Ма-а-м, дай отлежаться, может, пройдет.
- Может, и пройдет. А может, и нет. Тогда как?
- Пройдет, - едва слышно прошептал Добряков. – Спать хочу.
- Ну спи. Накройся хоть, - и мать накинула на него теплый шерстяной плед.
Измученный разговором, согретый пледом, он скоро опять уснул и даже
увидел сон. Сельский врач, Игнат Силантьевич, высокий седобородый старик
29
в очках с толстыми линзами, говорил ему в своем кабинете: «Отравление
легко определить по тошноте, рвоте, а также по сильной жажде. Жажда – это
когда хочется пить. Пить. Пить. Пить…» - он беспрестанно повторял это
слово, каждый раз все громче и отчетливее…
Добряков вскочил на кровати, осмотрелся и облегченно вздохнул. Голова не
болела, зрение вернулось. Была глубокая ночь. Занавески на окнах были
аккуратно задернуты, фосфоресцирующие стрелки настенных часов
сложились в острый уголок – четверть третьего. Он почувствовал, что хочет
пить. Поднялся, прошел на кухню, набрал полный литровый ковш воды и
жадно, в несколько крупных глотков выпил. Стало совсем хорошо. Вернулся
в комнату и снова уснул. На этот раз без сновидений…
Увы, наш рассказ прерывает его уже повзрослевший герой. Просыпается он
не от того, что выспался, нет. Спал он всего шесть часов, как мы и
предполагали. Но тот безотказный механизм похмельного пробуждения, что
тысячелетиями карает приверженцев неумеренных возлияний, срабатывает и
сейчас. И волей-неволей Добряков просыпается.
3.
Вздрогнув от привидевшегося во сне кошмара, Добряков ошалело раскрыл
глаза и рукой поискал будильник на прикроватном столике. Нащупал, поднес
к лицу, в слабо брезжившем рассвете едва различил стрелки на циферблате.
Четверть пятого. Как всегда! И на что он стался тогда, будильник этот?
Добряков в сердцах отшвырнул часы в сторону – они ударились о радиатор
отопления и со стеклянным звоном рассыпались по паркетной доске.
«Мать твою разэдак!» - выругался он и попытался приподняться в кровати.
Получалось это с трудом: все тело разламывалось, гудело, казалось, каждая
его часть жила сама по себе, не в ладах с другими. Он попробовал сбросить
30
одеяло, но рука почему-то ухватилась за простыню, и, как он ни старался
раскрыться, выходило, что все больше закутывался. Высунув наконец одну
ногу наружу, он резкими движениями стал помогать рукам, но запутался
окончательно и в изнеможении откинулся на спину. Холодный пот пробрал
его от макушки до пяток. Он повернул голову и ткнулся лицом в подушку,
чтобы стереть проступившие капли, но подушка оказалась насквозь мокрой и
помогла плохо.
«Что это, неужто я во сне потел? – задал он себе вопрос, постоянно
задаваемый в таких случаях и в который раз, как впервые, подивился
сделанному открытию: – Да, хоть отжимай!.. Холод какой, продирает до
костей… Я сейчас подохну, наверно…»
Он лихорадочно дрожал, снова кутаясь в одеяло и каждой клеточкой тела
ощущая, как весь покрывается мелкими, как бисер, пупырышками. Вздумал
было притянуть на одеяло лежавший в ногах плед, но понял, что не сумеет, да
и высовываться вовсе не хотелось. Однако это становилось невыносимо.
Нужно было что-то предпринять.
Самое скверное, что с вечера не оставил ни капли пива. В его теперешнем
состоянии ему хватило бы стакана живительной влаги, чтобы не сойти с ума.
Но не оставалось, он знал это, ни единой капли.
«Сволочь! Бестолочь! Идиот! И если бы в первый раз! Кретин!» - не жалел он
для себя самых жестоких ругательств, прекрасно понимая, однако, что и
ругательства эти – далеко не выход. Выход был один, только один. Для этого
нужно было суметь подняться, совершить практически невыполнимую
работу – одеться, выйти из квартиры и преодолеть мучительнейшие триста
метров до ночного гастронома. Но именно подняться и одеться было сейчас
для него совершенно невозможно.
И тут он вспомнил про снотворное. Где-то в аптечном ящичке серванта
наверняка оставалось несколько таблеток. Превозмогая озноб, Добряков