ведь, он знал, вторая натура, и почувствовал, что, несмотря ни на какие его
желания и усилия, эта привычка ни за что не отпустит его, не расцепит своих
крепких когтей, стиснутых на его судьбе. И вздохнув, он обреченно ответил:
- Да нет… Сам попытаюсь. Спасибо.
- Мне почему-то кажется, что у вас ничего не получится, налицо уже
клинический процесс, - и Лазутин еще раз долгим взглядом осмотрел
Добрякова с ног до головы – всю его съежившуюся, неловкую, потерянную
фигуру. – Снотворное я, конечно, выпишу. Но подумайте еще раз,
346
настоятельно вам советую, - он взял ручку и быстро заводил ею по бланку.
Поставил печать и протянул Добрякову:
- Вот, пожалуйста. Очень грустно, что вы не хотите ничего понять. В один
момент все может окончиться весьма плачевно.
Добряков молчал, по-прежнему смотря в пол.
- Ну как хотите. Дело ваше. Не смею настаивать. Впрочем, желаю вам всего
наилучшего.
- Спасибо, - не глядя ему в глаза, сказал Добряков, взял рецепт, повернулся и
вышел из кабинета, забыв даже попрощаться.
В аптеке он купил снотворное. Теперь со спокойной совестью можно было
идти в магазин. Он все-таки послушался голоса разума и решил не
отрываться на всю пенсию, а для начала взять три бутылки водки, три пачки
сигарет, полбатона колбасы и хлеба. На первое время хватит, а там видно
будет. Купил на кассе прочный пакет, сложил туда бутылки, продукты и с
легким сердцем отправился домой. На улице расстегнул три верхние
пуговицы рубашки, чтобы проветриться. Это было весьма кстати: от доктора
он вышел, как из парной.
Вернувшись домой, первым делом выключил мобильник, потом прошел в
ванную и принял горячий душ, чтобы смыть налипший под пристальным
взглядом врача пот, и насухо растерся полотенцем.
«Пора перекусить что-нибудь, а то потом будет не до того», -
предусмотрительно решил он, включил конфорку электроплиты и стал
тонкими кружочками нарезать колбасу и кидать их на раскалявшуюся
сковороду. Масла у него не было, но он специально купил колбасу с жирком, чтобы, растопляясь, он способствовал жарке. А сам тем временем вытащил
из холодильника успевшие охладиться бутылки, налил из начатой полстакана
347
и залпом выпил. Подцепил вилкой кусочек колбасы со сковороды, подул на
него и запихнул в рот, похрустывая рдяной корочкой. Решив, что колбаса
готова, переставил сковороду на холодную конфорку и переложил колбасу на
тарелку.
«И это все? – подумал он, усаживаясь за стол перед дымящейся колбасой и
тупо уставившись в тарелку. – И это все, что осталось?» - мысли о Зине
вернулись к нему непрошено – жестокие, безжалостные. К ним примешалась
выпитая за утро водка, и через минуту Добряков плакал, как безутешный
ребенок. Понемногу успокаивался, выпивал полстакана водки и снова ревел
навзрыд, терзая душу ее именем и осознанием своего окончательно
погибшего счастья.
Это счастье стоило пышных похорон, и в течение трех дней, трех вечеров и
трех ночей Добряков пребывал в состоянии, которое трудно было назвать
жизнью. Эта жизнь ограничивалась кухней и кроватью. Даже в туалет ему не
хотелось, поскольку каждое утро просыпался облитый потом с ног до головы, спотыкаясь и лихорадочно трясясь, ковылял на кухню, запивал похмелье
полным стаканом водки, возвращался в комнату, валился в кровать и снова
засыпал тяжелым, но спасительным сном.
Утром четвертого дня он проснулся, как обычно, в половине пятого,
негнущиеся ноги кое-как донесли его до кухни. Он захотел сесть и не смог –
ноги уже не слушались его. Поразительно, но в тот момент (это он хорошо
запомнил) ему вдруг пришла в голову одна мысль, за которую он вдруг
ухватился, как за спасительную соломинку. Мысль эта была – «не пить,
остановиться». Он помнил, что эта мысль не вызвала, вопреки обыкновению, сопротивления его организма, требующего водки. Странно, но на грани,
казалось бы, полнейшего забытья он вдруг почувствовал приближающееся
спасение, еще где-то неясно и призрачно брезжившее, но уже уверенно
заявлявшее о себе. Он вспомнил доктора Лазутина, его слова при прощании
348
тяжким молотом заколотили в больном мозгу. Пора было прекращать – это
было ясно. Но резко бросать нельзя. Налил в стакан совсем немного, на
палец, водки и выпил. Потом взял из аптечки в серванте две таблетки от
головной боли и две таблетки снотворного, выпил и запил струйкой воды из-
под крана. Вернулся в комнату, лег и с головой укутался одеялом. Он знал, он