31
выпростал ноги из-под одеяла и долго шарил по полу, пытаясь попасть в
тапочки. Потом плюнул и, удерживая на себе одеяло, резко поднялся и
шагнул к серванту. Но не почувствовал, что одна нога все же нашарила
тапочек, правда, обулась в него не совсем правильно – угодила пальцами в
задник. И когда Добряков шагнул этой ногой, тапочек, потащившись следом, уперся в толстый ворс ковра и застрял в нем. Другой шаг, третий - и Добряков
потерял равновесие и растянулся на полу в полный рост. Пропотевшее одеяло
накрыло его с головой. Пытаясь высвободиться, он барахтался, матерился и
встал в конец обессилевшим. Смахнув со лба крупные градины пота, он
выдвинул ящик и непослушными руками стал разгребать лекарства. Вот он,
заветный флакончик. Откупорив его, увидел на донышке четыре таблетки.
Трясущимися руками попытался подцепить одну и не смог. Тогда высыпал
все на ладонь и слизнул, сколько получилось. Получилось две. «Ладно, чтоб
наверняка», - решил он и поплелся на кухню запивать.
Двойная доза снотворного подействовало быстро, и вскоре Добряков снова
провалился глубокий сон без грез.
Зато и проснулся почти исцеленным. Нельзя сказать, как огурчик, но все
равно достаточно свежим. В голове, правда, еще звенели отголоски
утихнувшей боли, но хорошо уже то, что проклятой менжи как не бывало.
Знал тем не менее: она не ушла совсем, лишь затаилась, схоронилась в
отягченном похмельем мозгу, а потому, чтобы окончательно от нее
избавиться, выбрал наивернейший способ: залить ее литром-другим. Да-да, этим вот немногим, а не то, не ровен час, она, окаянная, снова взовьется и, взбодренная перебором, сведет на нет все усилия многотрудного утра. Это уж
как пить дать: переборщишь - и считай, что все старания псу под хвост, снова
ложись и помирай. Сейчас, на мало-мальски свежую голову, Добряков
решительно настроился покончить с пьянкой. Раз и навсегда. Вот только
залить все минувшее, забыть напрочь, навсегда…
32
Бодро насвистывая, встал, оделся, увидел разбитый будильник и, махнув
рукой, запихнул осколки в угол. «Обойдусь пока без времени, - решил он. –
Ни к чему мне оно пока. Вот завяжу, устроюсь на работу, начну новую жизнь, тогда…»
Что случится тогда, Добряков и сам отчетливо не представлял, тем паче, что
на своем веку начинал новую жизнь раз, наверное, двадцать, даже счет
потерял этим попыткам. В первый раз это случилось вскоре после
выпускного бала в школе, когда, промучившись несколько дней после
выпитого с одноклассниками ящика скверного портвейна, твердо положил
никогда в жизни в рот этой гадости не брать. Тогда сделать это было совсем
не трудно. Но впоследствии с каждым разом принудить себя к здоровому
образу жизни становилось все труднее.
Следующее похмелье, уже куда более тягостное и длительное, Добряков
испытал много позже, в Афганистане, куда был направлен по окончании
Новосибирского военного училища. Молоденький лейтенант так живо к
сердцу принял гибель лучшего друга, что не нашел иного способа прийти в
себя, как уйти в запой. В военной обстановке начальство на многое
закрывало глаза, но тот прокол командира взвода вывел из себя даже самых
терпеливых. Чтобы загладить вину и предотвратить нависшее над ним
суровое наказание, Добряков напросился в опасный рейд, успешное
выполнил боевое задание, а вдобавок ко всему получил Красную Звезду на
грудь. И долгие семь лет о пьянке даже не вспоминал.
Уволенный из армии по «собственному желанию» (под такой формулировкой
завуалировали реальную причину, которой, памятуя недавние заслуги
офицера, не захотели дать хода), он женился на москвичке, переехал в
столицу и устроился охранником в одно из частных коммерческих
предприятий, которые тогда росли, как на дрожжах. Завелись легкие деньги, выросли аппетиты, появился вкус к роскошной жизни. Участившиеся
33
дружеские попойки с коллегами привели Добрякова на койку
наркологической больницы. Он провел там полтора томительных месяца, а
когда выписался, жена подала на развод. Он ее ничуть не винил, прекрасно
понимая, что не оправдал ее надежд и пошел в жизни по линии наименьшего
сопротивления, тогда как она всегда ценила людей целеустремленных и
пробивных. Добряков и сам не знал, любил ли он ее всем сердцем, однако ее
второй брак с дипломатическим работником и отъезд вместе с дочерью в
Италию настолько поразил его, что он снова запил – покрепче прежнего.
Вывести его из этого состояния, исцелить от мучительных переживаний