могла только, он это прекрасно понимал, новая любовь. И он не преминул
влюбиться. Потом вскоре женился во второй раз – скоропалительно,
необдуманно, как с головой в омут. Он по сути и покончил с собой – с собой
прежним, неприкаянным - и в который раз решил начать новую жизнь.
«Сейчас уж точно заживу по-новому», - тешился он надеждами. Для начала
вложил все свои накопления, заработанные в охранном предприятии, в
покупку квартиры в новостройке, куда хотел привести жену. Однако его новая
избранница, единственная дочь известного профессора, с детства любила
комфорт и представить не могла, как можно жить так далеко от центра.
Поначалу она сетовала на то, что в новой квартире нет телефона. Когда
телефон провели, она стала жаловаться на отсутствие поблизости станции
метро, хотя при необходимости всегда пользовалась роскошным отцовским
«бентли». Прожив в квартире мужа полгода, жена заявила, что не может
обитать в такой «норе», и вернулась под родительский кров. А у Добрякова
отныне бывала только наездами, от случая к случаю – по выходным и на
праздники. «Ничего страшного, - убеждала она мужа, - сейчас многие так
живут. И вообще гостевой брак – это так современно, по-европейски. Ты
разве не находишь?»
Добряков находил, но сам все больше и больше отвыкал от жены. Она,
видимо, это почувствовала, а может быть, ей самой так было удобнее. Так
34
или иначе, но в один прекрасный день она позвонила и сказала, что больше к
нему не приедет. Не объяснив причины. И не приехала – ни в очередной
выходной, ни через неделю, ни через месяц. А через два месяца – заикнулась
о разводе. Как человек военный, Добряков не привык, чтобы ему повторяли
дважды. Он согласился и тут же поехал в загс – подавать заявление.
Удивительно, но этот факт почему-то нисколько не взволновал его. Такой
прыти она от него не ожидала и долго потом не могла простить ему этого.
Так Добряков вторично остался один. И, естественно, запил. Сам себя
спросил: из-за чего? И сам себя успокоил: хотя бы из-за того, что, несмотря
на все его старания начать новую жизнь, эта самая жизнь никак не хотела
начинаться. Он уволился с работы и погрузился в двухнедельное дремучее
забытье.
В минуты просветления он терзал себя вопросом: «Неужели я так слаб, что
не в состоянии совладать с этой напастью?» И тут же находились веские
доводы, казалось, опровергавшие сомнение. Слаб ли он, если на войне
вытащил тяжелораненого бойца из-под пуль, за что и получил орден и
отпущение прежних грехов? Слаб ли, когда почти сутки удерживал со своим
взводом натиск противника на высокогорном перевале? «Конечно, не слаб, не
в слабости тут дело, - думал он. – Тогда в чем же? Что со мной происходит?
Почему под пулями я мог месяцами не вспоминать о бутылке, а сейчас, в
спокойной жизни, не могу?»
Это давящее сознание зависимости ужасно тяготило и мучило его. Выход,
казалось бы, всегда находился, но этот выход не был разрешением проблемы.
Наоборот, этот кажущийся выходом путь приносил ему лишь
кратковременное избавление от мучений, на самом деле лишь усугублял их, по сути являлся их непосредственным источником. Путь этот был пьянка, и
самое страшное было в том, что рассудком прекрасно понимая (особенно в
редкие минуты трезвости) всю гибельность этого «спасения», он ну никак не
35
мог с этого пути сойти, и чем дальше, тем все глубже погрязал в хмельной
пучине. И с каждым разом все отчетливее сознавал, что выхода нет. И это
было самым мучительным в его тогдашнем состоянии.
Иногда ему казалось, что ему так тяжело оттого, что он одинок. Он быстро
исправил это упущение, и в короткое время в его постели перебывали
женщины почти всех возрастов и социальных категорий. Была между ними
прима небольшого столичного театра; была разведенная художница,
искавшая в любовных похождениях отдохновения от супружеской рутины и
новых источников вдохновения; была, наконец, генеральный директор
крупной маркетинговой компании – зрелая замужняя дама, оправдывавшая
свое поведение чрезмерно высоким заработком и, наоборот, скудной
зарплатой супруга. Эти были из числа «крутых», как величал их за глаза
Добряков. Что же касается «обыкновенных» - учительниц, медсестер,
продавщиц, парикмахерш, - то их вообще было не счесть за последние
восемь лет, что Добряков холостяковал.
Почти все его подруги бросали его на второй-третий месяц знакомства,
некоторых из них он оставил сам. Тем более что в самом главном, в том, для