усаживаясь на стул и кивком головы приглашая его сесть напротив. – А это, -
она обвела кухню взглядом, - это все достижения минувшего. Но потом…
- Ты замужем? – неизвестно зачем брякнул гость и в следующий момент уже
пожалел, что спросил.
Она, впрочем, отнеслась к вопросу спокойно:
- Нет, с мужем я разведена уже лет восемь.
Добрякову такой ответ, разумеется, пришелся по душе, и он реешил пока
оставить щекотливую тему.
- За твое здоровье, - и он поднял высокий бокал.
- И за твое. Еще раз тебе спасибо. Ты поступил как джентльмен.
48
Они выпили, закурили, помолчали, глядя друг на друга. У нее были яркие
голубые глаза, но какая-то грусть, больше того – неимоверно глубокое
страдание виделось в самой их глубине. Правильные черты лица, хотя
красавицей ее не назовешь. Ухоженные руки, на пальцах – модный маникюр.
- Тебя как зовут? – он первым нарушил тишину.
- Зинаида, - ответила она. - Предупреждая дальнейшие вопросы, дополняю: мне сорок шесть, сыну Виктору двадцать, не женат, и, видимо, не тянет.
Теперь твоя очередь.
- Егор меня зовут, Добряков, сорок лет, бывший офицер, воевал в Афгане…
- Офицеры бывшими не бывают, вас разве не учили? – перебила она.
- Оно, конечно, так, но… - он замялся.
- Ладно, потом расскажешь, у нас еще впереди куча времени. Кино не хочешь
посмотреть?
- Не отказался бы.
- Пошли в гостиную, телевизор там получше, с видео.
Они перешли в просторную гостиную, удобно разместились в глубоких
креслах. Она щелкнула кнопку, на экране телевизора появились титры.
- «Fargo», - прочитал Добряков.
- Очень хороший фильм братьев Коэнов, - объяснила она. – Это известные
голливудские режиссеры. А это один из ранних и самых лучших их фильмов.
Раз, наверное, пятнадцать смотрела. Ты ничего у них не смотрел?
- Да нет, я как-то по импортному кино не спец… - замялся он.
- Ладно, исправим, а пока смотри.
49
За просмотром они опорожнили еще по две бутылки, а когда фильм
закончился, она выключила телевизор, перешла на диван и таинственно
посмотрела на него. Полуразвалившись, играя длинными кистями красивого
шелкового халата, позвала негромко:
- Иди ко мне…
Погружаясь в красивое тело изумительной белизны, Добряков вспомнил:
«Неужели прав засранец Рюмин, и она из таких?» Но потом как-то легко, сам
собой нашелся выход: «Да мне-то что! Из таких, значит, из таких», - и зачем-
то спросил, жарко дыша:
- А фамилия у тебя как?
- Кузихина, - едва слышно простонала она.
«Кузихина так Кузихина», - было последним, что подумал Добряков в тот
момент…
4
Вся взрослая жизнь Зинаиды Кузихиной, в девичестве Гвоздевой,
представляла собою непрекращающуюся череду упорных попыток вырваться
из неумолимо сжимающегося круга алкогольной зависимости и венчающих
эти попытки неудач.
Зина родилась в подмосковном селе, которое, когда ей исполнилось семь лет, было поглощено разраставшейся столицей, так что когда крохотная
первоклассница переступила порог школы, она вполне основательно могла
считать себя москвичкой.
Родители ее особенными талантами не отличались, и тем поразительнее было
то, что окружающие поражались обилию этих талантов в их дочери. Девочка
с детства девочка хорошо пела, неплохо рисовала, выразительно
50
декламировала стихи. В седьмом классе победила на городской олимпиаде по
литературе, и с тех же пор определились ее интересы: она стала много
читать, писала великолепные сочинения и доклады для выступления в
районном отделении научного общества учащихся. В десятом классе твердо
решила поступать на филологический факультет педагогического института и
усиленно налегла на учебу. Ее труды были отблагодарены: получив
серебряную медаль и сдав на «отлично» профилирующий предмет, она стала
первокурсницей.
Однако этих достижений она добилась не благодаря родителям, а скорее
вопреки ним. Ее стремление к учебе вызывалось во многом стремлением
рано или поздно получить достойную профессию, начать самостоятельно
зарабатывать и вырваться наконец из того болота, которое устроил из их
жизни вечно пьяный отец.
Двухкомнатную квартиру в благоустроенном доме в новостройке семья
получила, когда Зина поступила в институт, а до тех пор Гвоздевы ютились в
собственном небольшом домишке на окраине того села, которое недавно
стало частью Москвы.
Отец ее крепко пил, а когда напивался, становился буен и непредсказуем. Он
почти ежедневно приходил с работы навеселе, а зачастую и вовсе на бровях, как говорила мать, однако спать не ложился, а требовал с жены на бутылку, размахивая огромными кулаками, которыми гордился как свидетельством