своего пролетарского происхождения. Всю жизнь проработав в мясном
разделочном цехе крупного гастронома, отец ни разу не воспользовался этим
и не принес домой ни килограмма мяса, купленного по сниженной цене,
установленной для сотрудников магазина. Не потому что был честен, а
потому что во всем искал (и успешно находил) свою мелкую, пьяную выгоду.
Мясо он, конечно, покупал, но относил его отнюдь не в семью, а к знакомым, которым и продавал его по цене, чуть ниже магазинной, но гораздо выше той, 51
которую уплатил сам. Покупали у него охотно, а вырученные деньги он
аккуратно складывал на сберкнижку, так что проблем с выпивкой не
испытывал никогда.
Развалившись после работы на стуле у кухонного стола, он шумел,
приказывал жене накрывать стол, стучал по столешнице, если не видел
бутылки, и дико орал:
- Я тебе матку повыворачиваю, гнида! Ставь пузырь, кому велено!
Безропотная и забитая мать неслышно выскальзывала в дверь, а
удовлетворенный таким послушанием отец входил в спальню, где дочь
готовила уроки.
- Ну что, Зинка, повышаешь успеваемость? – говорил он уже спокойнее,
снисходительно поглаживая дочь по голове и опускаясь на крышку сундука
возле письменного стола.
- Повышаю, папа, - отвечала Зина робко, не потому что боялась отца (она
знала, что он никогда не ударит ее), а потому что с малых лет поняла: гневить
дураков – себе в ущерб. Скудоумие отца сквозило во всех его словах, жестах
и поступках, и девочка знала: скажи она что-нибудь поперек, гнев родителя
непременно перекинется на мать. А мать она любила и очень жалела ее.
Смолов какую-нибудь бредятину над тетрадками и учебниками дочери и в
конец отравив ее перегаром, отец возвращался на кухню, где вернувшаяся
мать уже выставляла на стол запотевшую, как он любил, бутылку
«Столичной». Отец смягчался и называл жену Клавдюшей, говорил, что
только она одна его понимает, что она одна его ценит.
А затем наступал самый настоящий кошмар. Скандал утихал, но на смену
ему являлся содом. Отец пил не спеша и после каждой стопки выкуривал
папиросу «Беломор», заполняя тесненькую кухоньку невыносимым удушьем.
Окончательно потеряв координацию движений после половины выпитого, он
52
задевал руками тарелки, и на пол летели остатки борща, соусная подливка к
котлетам, разбитая посуда. Если отца понуждала малая нужда, он не спешил
во двор, в старый покосившийся холодный туалет, а опрастывался тут же, в
углу кухни.
- Заработал я, кажись, конфортальность каку никаку, - ворчал он, кряхтя и
фыркая, неуверенными пальцами пытаясь застегнуть ширинку.
Мать не кидалась убирать за ним, по опыту зная, что это не прекратится до
тех пор, пока ее суженый окончательно не отключится прямо за столом. Тогда
она негромко звала Зину, и они с дочерью тащили обеспамятевшего отца в
спальню, клали на кровать, мать кое-как раздевала его и укутывала теплым
одеялом по самый подбородок. Но это помогало мало, и к утру, когда пары
алкоголя испарялись, отцу всегда становилось зябко и он начинал ворочаться, обдавая жену зловонием и вонючим потом.
Поздние вечера мать и дочь коротали вдвоем, на кухне, чтобы не тревожить
сон отца. Не потому что жалели его, а потому, чтобы хоть бы ночь провести в
тишине и покое. Мать тихо всхлипывала и вязала очередные носки
кормильцу, а Зина не знала, чем утешить ее. Казалось, она отдала бы тогда
все на свете, чтобы ее мать по-человечески отдыхала, могла сходить на
концерт или в театр. Но денег катастрофически не хватало, и мать даже в
кинотеатре никогда не была, весь свой век проработав упаковщицей на
сельской птицефабрике.
Поздними вечерами мать рассказывала дочери, что отец, сколько она его
знает, всегда был таким. Она была убеждена, что ее супруг, несомненно,
ничуть не виноват в своем пьянстве, поскольку его отец и дед были
пропойцами не в пример ему. Зина не понимала, как можно было быть
большими пьяницами, чем ее отец, но матери не возражала.
53
Правда, однажды девушка (она тогда училась в десятом классе) не
удержалась и поинтересовалась, зачем же мать в таком случае вышла за него
замуж.
- Зачем вышла? – мать подняла на дочь тяжелые, заплаканные глаза, с минуту
посмотрела на нее, затем отвела взгляд в сторону и задумчиво переспросила