еще раз: - Зачем вышла, спрашиваешь? Кто ж теперь знает, дура, видать,
была, замуж хотела. Да и он был не такой, целовал горячо и крепко, защищал
когда надо. В селе никто про меня ничего озорного сказать не смел, всякий
знал, что у Кольки кулаки кованые. Один нарвался такой. Отказалась я с ним
танцевать в клубе, так он возьми и обзови меня. Колька мой услышал,
подскочил к обидчику, схватил его за грудки и давай мутузить. У него
привычка была – бить не костяшками кулака, а плашмя, пальцами. Говорил, что если ударит костяшками, может убить. Так забил тогда беднягу, что
только дружинники их расцепили. Про суды тогда никто и не думал, это
теперь, чуть что, - заявление подают. Сам потом повинился, навестил
больного (тот неделю с сотрясением лежал), захватил с собой бутылку. Вроде
ничего, помирились.
- А когда вы познакомились, он уже крепко пил? – пытала дочь.
- Да что ты, нет, конечно, - отмахивалась мать. – По чуть-чуть позволял.
Правда, каждый день. С работы всегда возвращался трезвый. Он с самого
начала работал в этом магазине, ездил в Москву на автобусе, а пьяным
попробуй-ка доберись. Тогда еще с пьянками боролись, да и с работы могли
попросить. Остерегался. Ну так вот, вернется, тогда уж и отрывается. Очень
любил красное вино – портвейн, вермут. И особенным шиком почитал,
знаешь, на людях, при всех, сорвать пробку-«бескозырку» зубами и вылить
всю бутылку в горло сразу, в один заход. Потом только крякнет, вытрет рот - и
как ни в чем не бывало. На танцы придем, достанет из кармана вторую и
оприходует прямо на пороге зала. Потом уже мог два, три часа
54
вытанцовывать, но головы никогда не терял, на ногах твердо держался. Зато с
возрастом стал таким же, как его отец и дед – таким вот, понимаешь? - и мать
кивала головой на спальню, откуда несся густой храп мужа.- Может, и
поспешила я тогда, по молодости, все думала, не выйду сейчас – потеряю
своего Коленьку. Очень уж любила его. Только позже мне подружка одна
попеняла на мою поспешность. «Куда летишь? – говорит. – Не терпится
трусы грязные стирать? Или боишься без мужика остаться? Запомни, дуреха: никакой хрен на этом свете не последний. (Прости меня, дочка.) Поняла или
трудно доходит?» Я, может, и поняла ее, да уж поздно было: забеременела я
тобой. Что ж, дитя без отца растить?..
Несмотря на такой веский довод, Зинаида отказывалась понимать ее. Уж
лучше одной остаться, считала она, с ребенком на руках, чем мыкаться вот
так всю жизнь.
- Э-э-эх, - вздыхала мать. – Это вы, нынешние, так теперь думаете. А в наше
время супружеством дорожили, мужа ценили…
Зина уставала спорить, молча вставала, уходила в спальню и ложилась в свою
постель. Включала слабый ночничок над самым изголовьем и долго, пока,
переделав на кухне все дела, не укладывалась мать, читала. В ту пору она
очень увлекалась Львом Толстым и, читая его книги, все пыталась
представить себе Андрея Болконского или Анну Каренину пьяными и никак
не могла представить. Пьер Безухов, правда, по тексту романа, выпить любил, но как все-таки интеллигентно это у него выходило и куда уж его пьянству до
пьянства ее родителя, неизвестно за какие грехи данного ей в этой жизни!
Зина тяжко вздыхала, откладывала книгу, гасила свет и с грустными мыслями
засыпала. Рядом, на тесной полутораспальной кровати, еще долго не спала
мать и без умолку храпел мало-помалу трезвевший отец. А на следующий
день все повторялось один к одному, как в старой, приснопамятной сказке о
белой домашней скотинке.
55
Как-то раз отец проснулся среди ночи и начал вытворять что-то вовсе
невообразимое. От привидевшегося во хмелю он вскочил на кровати, пулей
вылетел из-под одеяла на пол и дико озирался по сторонам, размахивая
огромными ручищами, словно защищался от кого-то. Мать испуганно
вскрикнула: «Коля, Коля, что с тобой», - но безумный супруг не слышал ее и
рычал с пеной у рта:
- Сволочи!.. И среди ночи покою нет!.. Зарублю-ю-ю!.. – взвизгнул он и
кинулся на кухню, а оттуда в сени. Мать поспешила за ним (не выкинул бы
чего!) и только успела заметить спину разъяренного супруга, выбегавшего во
двор в одних трусах и с топором в руке.
- Боже мой, не попусти смертоубийства! – тихонько рыдала она, стоя у
калитки и глядя на огромную фигуру мужа, метавшегося по темной улице в
поисках неведомого ей обидчика.
- Мама, на кого это он взбеленился? – спросила дочь, следом за ней выбежав
из дома.
- Кто его знает, доченька, - поскуливала мать, обнимая Зину и крепко
прижимая ее к груди. – Поди-ка узнай у него, у пьяного-то…