«Так что извините, доктор, - злорадно подумал Добряков, - но я не ваш
пациент, тут вы ошиблись! Крупно ошиблись!»
И вот снотворное кончилось. Он проснулся около полудня, опохмелился и
стал собирать бутылки. Сложил сорок семь штук в огромную «челночную»
сумку, переложил их тряпьем, чтобы не звенели дорогой и застегнул
«молнию». Ехать до пункта приема нужно было с полчаса, а чтобы не
тосковать в дороге, он налил в пластиковую бутылку из-под кваса пол-литра
пива. На этот случай у него имелось несколько таких темных бутылочек.
Отвинчиваешь в автобусе пробку, не спеша потягиваешь пивко… Хорошо! И
на взгляд других никакое это не пиво, а самый настоящий «Очаковский» квас, который любит и пьет, почитай, весь город. Так что и людей не стыдно, и
самому удовольствие.
Когда автобус подошел к конченой остановке в глухом частном секторе возле
железнодорожной платформы, бутылочка, как полагается, была пуста.
Добряков бережно завинтил крышку, сунул пластик в карман и выволок
сумку из автобуса. Осмотрелся. Так, все в порядке. Работают. И поспешил к
покосившемуся вагончику, где бывший алкоголик Порфирьич, глубокий
6
старик в засаленном пиджаке и с неизменной потухшей папироской в зубах, сосредоточенно пересчитывал бутылки и тыкал грязным пальцем с
обгрызенным ногтем в потертый калькулятор. Потом, вынув из-за пазухи
толстую пачку бумажек, старик отсчитал, сколько положено, и протянул
деньги пожилому потрепанному мужику.
«Бывшим» Порфирьича называли не только за глаза. Он и сам откровенно
признавался каждому, что прежде, еще лет десять назад, ужасно и запойно
пил, но потом вдруг как-то враз сумел завязать и с тех пор, по его словам, не
брал в рот ни капли. Даже по праздникам. Говорил он это охотно, каждому
клиенту, словно ждал: а не попросит ли кто-нибудь рассказать об этом его
секрете. И тогда, конечно, он подробно и обстоятельно, с доскональным
описанием конкретных случаев и тончайших нюансов симптоматики,
сердобольно расскажет о своем личном опыте. Текст этой лекции давно был
им сочинен, нацарапан на тетрадном листочке и заучен наизусть. Более того, на разные случаи жизни в голове Порфирьича хранилось несколько
вариантов лекции – для запойных, пропащих алкашей, для начинающих, для
решивших завязать. Но главным коньком каждой лекции, ее сутью и
квинтэссенцией была финальная ее фраза: «Алконавты не наследуют
царствия Божия!» Где, когда он услышал эту фразу – было, наверное,
неизвестно даже ему самому, однако убийственность и неоспоримость ее, да
еще после такой содержательной лекции, должна была, он не сомневался, у
любого окончательно отбить пристрастие к бутылке. Но, на беду
Порфирьича, таких заинтересованных слушателей среди сдающих тару
почему-то не находилось, и старик каждый раз, поглядев в глаза очередному
клиенту или клиентке, увидев их потухшие взгляды и трясущиеся руки, с
грустью наблюдал, как люди алчно пересчитывают деньги, попутно
производя несложный арифметический расчет, и удрученно вздыхал: «Не
наследуют, не наследуют …»
7
Еще издалека завидев знакомого мужчину, своего давнего и постоянного
клиента, Порфирьич приветливо помахал рукой и заведомо приготовил
большой пустой ящик, поставив его перед собой. Добряков опустил сумку
перед стариком и выдохнул:
- Здорово, Порфирьич!
- Привет, - кивнул старик. – Сосчитаем? – и принялся вынимать из сумки
изумрудно сверкающие на ярком солнце бутылки.
- Ты верен себе, - осклабился Порфирьич, составив бутылки в ящик. –
Берешь по-крупному. А то приносят по три, по четыре штуки, не успевают
получить гроши, как тут же бегут пропивать их. Эх, хороши наследнички, -
опять вспомнил старик свою несостоявшуюся лекцию. – Не наследуют они,
понимаешь, не наследуют…
- Слышь, Порфирьич, ты того… давай после поговорим, - отказываясь
понимать приемщика, перебил его Добряков: воздействие алкоголя
проходило, к груди подступало знакомая тяжесть. – Ты дай мне бабло, а
поговорим потом. Я вот до киоска добегу, - ткнул он рукой в сторону, -
вернусь, и поговорим.
- А послушаешь меня? – взыграла в старике надежда.
- Послушаю, - нетерпеливо отмахнулся Добряков, – куда ж я без тебя?
- Ну, смотри, вертайся. Я по секрету тебе одному такое расскажу… Никому не
довелось говорить, а тебе, так и быть, расскажу. Уж очень жалко мне тебя…
«И этот жалеть взялся!» – чертыхнулся Добряков, пересчитал деньги и,
свернув за угол, зашагал к пивному ларьку, где постоянно слонялись