расслабились. Впрочем, ничего страшного, день для вас действительно был
удачным. Сегодня отдохнете, а завтра я отвезу бумаги ректору, и считайте, что вы – ассистентка кафедры.
Зина хотела поблагодарить его, но не промолвила и слова, как погрузилась в
забытье. Немногое помнила она из того вечера. Помнила какие-то увешанные
картинами стены, мягкую постель, свежую прохладу простыней, чье-то
жаркое дыхание у своего лица. Где-то на окраине сознания колючим
осколочком отозвалась острая боль. Кольнула и затихла…
В ту ночь Зина Гвоздева стала женщиной. Нельзя, впрочем, сказать, что она
стала женой своего бывшего научного руководителя, поскольку Константин
Генрихович был благополучно женат уже двадцать два года. Справедливость, таким образом, требует сказать, что в ту ночь Зина Гвоздева стала
любовницей своего будущего начальника.
6
81
Она проснулась от дикой головной боли. Такой боли она прежде не
испытывала никогда. Захотела определить, где находится, и не смогла:
черные круги перед глазами застили перспективу, она видела только смутный
контур собственного носа и что-то темное впереди. Мотала головой из
стороны в сторону – напрасно, темнота не исчезала, только боль стукалась в
мозг еще жестче и острее. Ослабев от напрасных усилий, Зина откинулась на
подушку и попробовала что есть силы крикнуть. Но запутались и застряли в
горле неуклюжие звуки.
Она испугалась и почувствовала, как холодный липкий пот противной
студенистой жижей выступает на груди. Ей почему-то вспомнилось
ощущение из детства, когда ей, больной гриппом, всегда были отвратительны
такие ощущения и она то укутывалось с головой одеялом, то, задохнувшись
собственным горячим дыханием, скидывала с себя пропотевшее одеяло, и
тогда волна озноба, тут как тут, снова, как бы обманом, подступала к ее
вымученному телу. Поистине, это было невыносимым, и лекарство против
этого было одно – время. Добросовестно принимая прописанные врачом
таблетки и микстуры, Зина уже к вечеру первого дня болезни чувствовала
себя значительно легче, главное – проходила отвратительная потливость, и
можно было, высвободив руки из-под одеяла, взять книжку и почитать в свое
удовольствие.
Теперь же, она чувствовала, облегчения не предвиделось, по крайней мере, в
обозримой перспективе. Она повела рукой вокруг себя, нащупала простыню
и теплое одеяло, спряталась под ним от накатывающего озноба. Вскоре стало
жарко, холодный пот сменился теплым, не менее противным. Она откинула
одеяло, провела рукой вдоль тела и обнаружила, что лежит совершенно голая.
И тут же услужливая память, как на картинке, представила ей все события
минувшей ночи – разумеется, в том виде, как их запомнила сама Зина, мало
что, впрочем, запомнившая как следует. Но отчетливо вспомнились горячие
82
ласки Константина Генриховича, его жаркое, с легким запахом алкоголя
дыхание, а главное, вспомнилась острая, неведомая доселе боль, что на
мгновение сладким спазмом сковала низ живота и бедра.
От этого воспоминания Зина, как подброшенная, вскочила на постели. Сейчас
нужно было прозреть, во что бы то ни стало прозреть! Не представляя, что
следует делать в таких случаях, она лихорадочно терла глаза, виски и скулы и
чувствовала, как возвращается недавний холодный пот. Острая боль молнией
прожгла голову, Зина замерла с поднятыми руками и слабо простонала.
Плевать, главное – увидеть. Она возобновила массирование. И это помогло.
Зрение постепенно выхватывало большую полузатененную гардинами
комнату, красивую мебель, слабо пробивавшийся за окнами утренний свет.
Постепенно Зина смогла сконцентрировать взгляд на первом предмете,
попавшем в поле зрения – на большом телевизоре - и отчетливо различить его
грани, цвет, экран и кнопки на панели управления. Еще усилие, и Зина сумела
прочесть под экраном: «Рубин Ц-260».
Но не это сейчас интересовало ее. То, что не давало ей покоя, должно было
быть где-то на постели, скорее всего, на простыне или на пододеяльнике. Она
вскочила с кровати и наклонилась над простыней. Долго искать не пришлось: то, что ее так интересовало, было тут же, чуть пониже середины постели, ближе к ножной спинке кровати. Это было небольшое, размером с
пятикопеечную монету, бурое пятно с неровными, как бы рваными краями.
Пятно засохло, Зина поднесла к нему руку, осторожно провела по пятну и
почувствовала что-то жесткое, заскорузлое. Она брезгливо отдернула руку, и