- Слышь, - льстиво подъезжал сосед, - не угостишь глоточком? С утра
сгораю…
- С утра? – удивился Добряков. – Так уж давно сгореть пора.
- На тебя вся надежда, - будто не слышал Рюмин.
- Ну чего пристал? – злобно наехал Добряков. – Иль не знаешь, что я не
работаю, что на инвалидности я?
- Так ить я тоже не работаю, - испуганно съежился сосед. – Могли бы того…
друг другу помогать…
- В чем помогать-то? – расходился Добряков. – Помогать пиво мое хлестать?
- Эх ведь ты какой! – Рюмин опасливо отступил в сторону. – Никогда не был
человеком. По-человечески попросил помочь, а ты…
- А ты знаешь, что задавать вопросы и пердеть – проще, чем отвечать и
нюхать? – и Добряков угрожающе надвинулся на соседа.
- Ну ладно ты, ладно, я ведь ничего… - Рюмин даже отпрыгнул подальше от
сурового соседа, укоризненно покачал головой и зашагал прочь, сокрушенно
махнув рукой.
14
Добряков допил пиво, сунул пустую бутылку в урну, прихватил остальные с
асфальта и направился домой.
«Может, зря я с ним так? – подумал он. – Да нет, ничего не зря! Работать не
хочет, а у инвалида просит!»
Придя домой, Добряков развалился на диване на кухне. Одну бутылку он
поставил на стол, остальные восемь убрал в холодильник.
Было десятый час вечера часа, когда, выкурив полторы пачки сигарет и
выпив девять бутылок, Добряков поднялся с дивана, пошатываясь, прошагал
в туалет, справил нужду и хотел было отправиться спать, но вдруг
остановился посреди прихожей и задумался. В холодильнике оставалась еще
одна бутылка, она-то и вспомнилась ему и не давала покоя. Он совершенно не
думал о том, что случится, что непременно произойдет в половине пятого
утра и как он с этим будет справляться без снотворного и без тех
спасительных двух литров, рекомендованных ему Порфирьичем. Другая
мысль сейчас завладела его тускнеющим сознанием – осталась еще одна
бутылка, которая должна быть выпита!
Запнувшись за угол паласа и едва не влетев головой в холодильник, он кое-
как устоял на ногах и распахнул дверцу. Вот она! Вот это сейчас самое
главное! А там… А там будь что будет – и золотистая жидкость, как в
воронку, устремилась в горло и бесследно исчезла.
Он уже не помнил, как добрел до кровати, как, завалившись на правый бок и
пробуя накрыться, смог укутать только ступни, как простонал перед тем, как
впасть в тяжелое забытье.
2.
15
Жизнь Добрякова, не настолько богатая событиями, чтобы занять много
времени, не уместится, однако, в несколько фраз, даже если постараться
спрессовать основное и отцедить второстепенное. Думается, одной главы
будет все же достаточно. Следовательно, у нас есть те несколько часов, что
отделяют его тревожный сон от кошмарного пробуждения, которое
непременно наступит и будет, как всякое очередное похмелье, ужаснее
предыдущего. Итак, пока он спит, не станем терять времени.
Наследственных причин приверженности Добрякова к Бахусу в жизни
нашего героя вроде бы не обнаруживается. Никто из его предков не страдал
этим пристрастием откровенно, хотя случалось, конечно, всякое. Его
покойный дед, например, был не прочь выпить, но в то же время запоями не
страдал и до самой пенсии исправно и похвально работал главным
бухгалтером в совхозе.
Добрякову было тринадцать лет, когда погибли дед и бабка – вместе, в один
день и час. Это было 23 февраля. Днем мальчик пришел в крохотную избу на
окраине села поздравить дедушку с Днем Советской Армии и запомнил, что
дед был трезв и приветлив, а бабушка угостила внука вкусным тортом, каких
потом во всю свою жизнь он никогда не едал. Секрет этих тортов был в их
приготовлении. Как позже узнал Добряков, бабка каким-то особенным, ей
одной известным способом, выпекала коржи в русской печи, потом долго
томила их в сладком сиропе, а уж затем складывала в торт, прослаивая их
вкуснейшим кремом, также приготовленным по уникальному рецепту.
Так вот, поздравив в тот день деда, поблагодарив бабушку, мальчик
отправился домой, не зная, что видел их живыми в последний раз.
Среди ночи его разбудили громкие голоса родителей. Мама в пальто подошла
к его кровати.
- Оставайся пока с тетей Фисой. Бабушка и дедушка умерли, - сказала она в
спешке.
16
И ушла. В комнату вошла соседка тетя Анфиса (Фиса, как называли ее
родители и сам мальчик) и присела на край его кровати.
- Ты успокойся, - погладила она его по голове. – Все умирают, бояться не