-- Оставь, Никаша, -- вздрагивая говорила гостья.
-- Оставь! Нет, ты скажи, так что ли? -- приставал Чуговеев, выпивая еще рюмку и хлопая рукой по столу.
-- Тогда франт этот куда лучше учителишки был! А? Лучше, -- продолжал он, свирепея от своих слов, -- его, учителишку, за нос водила, а того, фазана... У-y, подлая! -- уже кричал он и тянулся с кулаками к своей гостье.
-- Я уйду! Сил у меня нет -- говорила она, и Чуговеев, еще не совсем пьяный, сразу смирялся.
Голос его принимал молящее выражение.
-- Только не уходи! Танюшка, не уходи, золото мое, солнышко ты мое! Что я без тебя! Ведь, я тебя, Танюшка, девять лет ждал. Девять лет по тебе томился...
Он садился подле нее, брала, ее руки, гладил ее по лицу и говорил, говорил без умолку.
-- Письмо ты тогда написала мне, я и ума решился. Найду и зарежу, думаю.
Таня выпивала рюмку и говорила:
-- И зарезал бы. Лучше, чем такой быть. Чего не испытала я...
-- Заболел я люто, и как выздоровел, ну -- думаю -- будь она счастлива с ним. Другом тоже звался. Подлец этакий! -- вдруг вскрикивал он и хохотал. -- Не бойсь! Теперь дождался.
-- Ой, не говори! Молчи про это! -- дико вскрикивала Таня и вся дрожала.
И так говорили они и пили, пили и говорили, пока не сваливались пьяные и усталые.
Наступала вдруг томительная тишина.
Игнатьиха успокаивалась.
Проходили часы, потом из спальной слышался сиплый крик:
-- Игнатьиха, самовар! -- и опять начиналось то же.
XII.
Авдей Лукьянович ведет свою линию
Чуговеев только что проснулся. Голова его была смутная, тяжелая; во рту горько. Он прошел в столовую, выпил водки, закусил коркой хлеба, и хотел, по обыкновению, будить Таню, когда на пороге комнаты увидел кланяющегося ему Авдея Лукьяновича.
-- Здравствуй, -- сказал Чуговеев, -- что ж ты не в лавке? Или рано еще?
-- Двенадцатый час, Никандр Семенович, -- тихим ровным голосом ответил Авдей Лукьянович, -- а только как без вас всяких делов накопилось, так я и пришел, чтобы тоисть поговорить.
-- Какие дела еще? Продавай, обмеривай. Это ты с моим дядей, надо быть, проходил.
-- Оно точно. Науку знаем, -- спокойно ответил Авдей Лукьянович, переходя с порога в комнату, -- а только без вас никак нельзя. Троица близко, товар нужен; проверку сделать; платежи тоже. Коли бы я мог...
-- Ну и делай, -- устало сказал Чуговеев, выпивая еще рюмку, -- я тебе верю. Да и мне все равно.
-- Оно точно, что я не обману вас, Никандр Семенович, а только доверия, словом, для делов недостаточно. Коли бы вы формальную доверенность...
-- Бери формальную...
-- Коли бы вы мне вот эту бумажку подчеркнули, -- Авдей Лукьянович вынул исписанный им лист и осторожно подал Чуговееву, -- для ясности. А то -- упаси Бог, чтобы вы потом.
Чуговеев взял бумагу и равнодушно уставился в нее.
-- Что ж я с ней делать буду?
-- А подписать, Никандр Семенович! Подпись свою и -- все.
-- Что ж, это я тебе сделаю. Где перо?
Авдей Лукьянович словно чувствовал. Он быстро скользнул на кухню и вернулся с баночкой чернил и пером.
Чуговеев еще выпил.
-- Доверяю, значит. На! -- он обмакнул перо и вывел свою подпись на том месте, где Авдей Лукьянович держал грязный ноготь. -- Вот.
-- И потом как со счетом от Торонтона этого. Искал, а его нет, -- сказал он, аккуратно складывая и пряча в карман бумагу.
-- Какой еще счет? -- нахмурился Чуговеев.
-- От Торонтона. Тогда еще их агент приходил, а вы с им поздоровались и ушли.
-- Тот! -- воскликнул Чуговеев. -- Валентин этот?
Он тихо засмеялся и подмигнул Авдею.
-- Брось его! Не надо. Наплюй, и все! Сволочь...
Авдей Лукьянович твердо уставился взглядом на Чуговеева и медленно проговорил:
-- Я собственно потому, что он ходит и теперь вас лично беспокоить хочет.
Чуговеев вдруг откинулся к спинке стула и лицо его исказилось. Через мгновение он спросил:
-- Кто ходит?
-- Агент от Торонтона, -- с расстановкой ответил Авдей Лукьянович.
Чуговеев вдруг вскочил и ухватил за плечо Авдея и закричал:
-- Врешь! Ты это нарочно! Он не может прийти!
Авдей освободил плечо.
-- Теперь другой ходит, -- тихо проговорил он, -- и о том все спрашивает.
-- Другой! -- сразу успокоившись сказал Чуговеев и опять хитро улыбнулся. -- Пусть спрашивает. Мне, что!
-- К вам идти хочет...
-- А пускай идет.
-- Я к тому, что вам одно беспокойство будет, а вы лучше подпишите мне бумажки и все это я улажу, и его отправлю, -- сказал Авдей, осторожно вынимая вексельные бланки и сгибая их по длине вдвое.
Чуговеев взял перо.
-- Что подписать-то?
-- А будто уплатили. Чеки. Я получу и передам.