Тот сверкнул глазами и сказал:
-- Мели больше!
Игнатьиха подошла к ним совсем близко и шепотом сказала:
-- У него ейный портрет над кроватью висит. Большенный такой! Ей Богу!
Авдей Лукьянович опять сверкнул глазами, а племянник с изумлением воскликнул:
-- Да ну!?
-- Ей Богу! Вот те крест! -- отвечала Игнатьиха и бросилась к самовару, который уже кипел.
Обмахнув пепел, она ухватила самовар и стремительно потащила его в столовую.
На столе, убранном ею и ярко освещенном лампою, стояли теперь коробки с закусками и сластями, водка и бутылки вина, коньяку и рома.
За столом сидела гостья все еще в мокром платье и на лице ее ясно отражалась растерянность и смущение.
Игнатьиха поставила самовар и еще раз обмахнула его передником.
-- Вот как у нас, Татьяна Николаевна! -- воскликнул Чуговеев и, отходя от печки, сказал: -- пожалуйте за хозяйку!
Игнатьиха вышла, качая головою.
-- Ну что -- спросил Федор Павлович, когда вернулась Игнатьиха.
-- Чудак! Татьяной Миколаевной назвал и так-то ли учтиво! Тьфу!
IX.
Страшная ночь
Гроза утихла, а потом опять надвинулась, и ночь была также темна. Дождь шумел за окном, и синяя молния время от времени озаряла ночной мрак.
Игнатьиха убралась, поужинала и села у стола, раскрыв дверь в ожидании, что хозяин позовет ее, но хозяин не звал и в комнатах стояла такая тишина, словно в них никого не было. Только изредка редким звуком звякала рюмка или чайная ложка.
Потом вдруг послышался голос хозяина:
-- Пей! -- кричал он пьяным голосом, -- должна выпить! Вот так! -- и затем раздался глухой смех, -- это за упокой, а теперь за здравие! Пей!
И опять стало тихо, только шумел дождь за окном.
Игнатьиху охватил страх.
Снова послышался голос хозяина, и только его голос. Он говорил что-то быстро, горячо, иногда вскрикивал и вдруг как закричит:
-- Шлюха ты подлая!
Игнатьиха вскочила и затряслась от страха. Ей показалось, что хозяин бьет свою гостью.
-- Что ты со мной сделала? Что сделала? -- кричал исступленно хозяин.
Игнатьиха крадучись выглянула в прихожую, тихо прошла в гостиную и из нее заглянула в столовую.
Гостья сидела откинувшись к спинке стула с лицом бледным как из воску, с широко открытыми глазами, которые с ужасом были устремлены на Чуговеева, а тот стоял перед нею, без пиджака, в одной жилетке, с сжатыми кулаками. Рябое лицо его было искажено, рот кривился, рыжая борода торчала щетиною.
-- Смеялась! Надо мной смеялась! А-а! А теперь? Что теперь будет? Нет, ты на него гляди, погляди на него, на милого на дружка! Каков он!
-- Не могу! -- чуть слышно донеслось до Игнатьихи.
-- А ежели я хочу! Иди гляди! -- и он вдруг кинулся на нее, ухватил ее за руку, рванул и поволок из комнаты.
Игнатьиха едва успела отскочить и притаиться за креслом.
Он с диким рычаньем пронесся со своею гостьей через гостиную, прихожую, в коридор.
Игнатьиха сидела за креслом ни жива ни мертва.
Вдруг из коридора раздался пронзитеный крик и дикий хохот хозяина. Что-то хлопнуло и гулом разнеслось по комнатам, на Игнатьиху пахнуло невыносимым смрадом ждановской жидкости. Она хотела бежать в кухню, но едва выдвинулась из-за кресла, как снова увидела хозяина и гостью.
Он опять тащил ее за руку и лицо его горело злобою, а она, едва успевая переставлять ноги, почти бежала, закрыв лицо свободною рукою.
-- Не любишь, -- хрипел Чуговеев, -- а тогда любила, шлюха подлая!
Он втащил ее в столовую, а Игнатьиха прошмыгнула к себе и без сил опустилась на табуретку.
-- Что ж это, Мать Пресвятая Богородица! -- бормотала она, -- он ее убьет! Совсем убьет! Али позвать молодцов!
Но потом она одумалась и, вместо того, чтобы бежать вниз, полезла за настойкою.
А из комнаты хозяина слышались уже стоны, звон посуды и пьяный крик.
-- Моя ты теперь! И все! Вовек не прощу!.. Танька, Танюшка, и что ты с нами наделала. Что я, что ты? Мало смерти ему, подлецу! Ревешь! О нем! О нем, подлая! Так я ж тебя! Что, мало? Еще захотела! А-а-а! Вот тебе!
-- Господи Владыка живота моего! -- бормотала Игнатьиха и хлопала стаканчик за стаканчиком...
Сверкнула молния, загремел гром и с новой силою полился дождь...
-- Милая, выпусти ты меня отсюдова! -- услышала Игнатьиха тихий голос и открыла заспанные глаза. Перед нею стояла оборвашка. Лицо ее было бледно-зеленое, волоса кое-как приглажены, она старалась платком прикрыть разорванную у ворота кофту и жалобно говорила.
-- Милая, выпусти ты меня отсюдова!
Игнатьиха молча поднялась с табуретки, шатаясь добрела до двери, молча раскрыла ее и только успела увидеть, как женщина скользнула в дверь и почти бегом спустилась с лестницы.