- Я не желаю тебя слушать, - упрямо произнес он. - У нас с Элис не будет никаких проблем. Видит Бог, если ты вернешься, когда мы будем вместе, я обожгу тебя горячим железом; как только мы с ней поженимся, я буду все время следить за ней.
- Если ты женишься на мне, тебе нужно будет помочь мне избавиться от нее, - сказала Дженни, по-видимому, столько же для себя, сколько для него.
Он не произнес ни слова; он просто поднес раскаленную кочергу так близко к ее щеке, что она должна была почувствовать ее жар. Она вскрикнула от страха и отдернула голову. Затем на ее лице появилось вызывающее выражение, алые губы скривились в насмешке; мгновение, - и перед ним на коленях стояла Элис.
Трудный разговор, необходимость успокоить Элис, привело Кэрролла в состояние, мало способствующее сну. Всю ночь он размышлял о странных обстоятельствах случившегося, утешая себя, как только возможно, надеясь, что отпугнул Дженни навсегда. Он размышлял над библейскими историями об одержимости демонами и задавался вопросом, не мог ли в них какую-либо роль играть гипноз; он размышлял о будущем, пытаясь представить, время от времени, что могло бы случиться, если бы он предпочел Дженни Элис. Он выглядел изможденным, когда Эбби открыла ему дверь на следующее утро, и побледнел еще сильнее, когда старая служанка коротко произнесла:
- Она снова странная.
Кэрролл заскрежетал зубами. Он с трудом ответил на приветствия нескольких друзей, собравшихся в гостиной, тотчас же направился к камину, развел в нем огонь и сунул кочергу между прутьями решетки. Пришел священник, вскоре на лестнице послышался шелест платья невесты. Затем, опираясь на руку кузины Гейлорд, в дверях появилась фигура в белом. На лбу Кэрролла выступил холодный пот. Он понял, что это - еще одна отчаянная попытка Дженни выйти за него замуж. Он вспомнил ее последние слова прошлым вечером и понял, что она, должно быть, имела в виду. Он посмотрел ей прямо в глаза, после чего повернулся к решетке. Когда он наклонился, чтобы поднять кочергу, невеста замерла, вся дрожа, ухватившись рукой за дверной косяк, как бы ища поддержки. Джордж, не сводя с нее глаз, взял кочергу и направился к Элис. Что могут подумать о нем собравшиеся, в ту минуту ему было все равно. Он чувствовал, что он победил; по крайней мере, он женился на Элис, а не на Дженни.
Насколько мог судить Кэрролл, Дженни никогда более не вторгалась в сознание Элис. Поправка здоровья, многочисленные интересы и бдительность ее мужа вернули миссис Кэрролл ее нормальное состояние. У них родилась дочь, но время от времени, с замершим дыханием, отец ловит себя на мысли, что в ее лице и манерах так поразительно много от Дженни.
<p>
ДОКТОР ПОЛНИЦКИЙ</p>
- Так вы думаете, - сказал доктор Полницкий, с улыбкой, скорее саркастической, - что в самом деле вкусили горечь жизни?
- Я ничего подобного не утверждаю, - тут же возразил я. - Я не придаю этому слишком большого значения, но, признайтесь, что оказаться переброшенным через голову лошади и налететь на сук, который оставил рваную рану на бедре длиной в шесть дюймов, - в этом мало чего забавного.
- Совершенно с вами согласен, - ответил он. - В этом действительно мало забавного.
- В самый разгар охотничьего сезона, - продолжал я, - да еще в доме друга. Кроме того, человеку всегда трудно избавиться от чувства, будто все втайне думают: несчастный случай - целиком его вина, а сам он - записной неудачник. Даже лорд Элдон, добрейший человек, не склонный шутить, может подумать...
- Глупости, - резко перебил меня доктор. - Лорд Элдон не дурак, и понимает, что в этом нет вашей вины, и вы - не неудачник. Вы воспринимаете все так всерьез только потому, что, очевидно, плохо знаете жизнь.
Доктор был настолько выдающимся человеком, что на грубость его слов не следовало обращать внимания; семейный врач лорда Элдона заболел, и когда со мной произошел несчастный случай, был приглашен он; он неустанно заботился обо мне, и я к нему искренне привязался. Вскоре мы очень сблизились, а поскольку мой хозяин и его семья были вынуждены срочно отправиться к замужней дочери, по причине ее внезапной болезни, для доктора стало обычным делом проводить со мной вечера, - я выздоравливал очень медленно, - которые в противном случае были бы невыносимо утомительны.
- Осмелюсь сказать, что большую часть своей жизни провел в тепличных условиях, - в тон ему ответил я, - но провести месяц так, как провел его я, окажется серьезным испытанием для любого.
Он улыбнулся, потом лицо его посерьезнело.
- Осмелюсь сказать, вы вправе считать меня занудой, - сказал он, - но я не могу не думать о том, что вижу каждый день. В течение нескольких лет я пытаюсь сделать хоть что-то для бедняков здесь, особенно для рабочих из Фризетона. Если бы вы имели представление о том, что я видел... Но, в конце концов, вы бы не поняли этого, даже если бы я вам рассказал.
- Я знаю, - ответил я, - что вы посвятили себя бескорыстному служению этим несчастным.
- Прошу прощения, - сказал он с некоторым напряжением, - но, с вашего разрешения, мы не станем говорить никаких комплиментов.
- Но, - продолжал я, - лорд Элдон и другие не раз выражали свое удивление тем, что вы, с вашими необычайными талантами и способностями, похоронили себя...
- Я говорил не о себе, - нетерпеливо перебил он, - а о своих бедных пациентах. Если бы вы знали, как безропотно переносят они свои страдания, это могло бы научить вас кое-чему.
Некоторое время мы оба молчали. Я взглянул на крепкую фигуру русского, стоявшего у огня, и задался вопросом, каким было его прошлое. Я знал, что он был загадкой для всего округа, в котором жил более полудюжины лет. Очевидно, он был джентльменом, причем, довольно состоятельным. Я обнаружил в нем необыкновенную утонченность, он незаметно создал себе репутацию врача с выдающимися способностями и достижениями. Удивительно, почему он был вынужден жить в изгнании в Англии, почему так упорно сопротивлялся всем попыткам сменить место практики. Он посвятил себя филантропии, отказавшись при этом от какой-либо организованной благотворительности. Его ценили как искусного врача и постоянно приглашали для консультаций. В целом, он произвел на меня впечатление человека, прошлое которого было не безоблачным, и я не мог не задаться вопросом, каким именно оно было.