- Изменений? - повторил тот. Несмотря на внешнее спокойствие, в его глазах вспыхнул интерес.
- Да. Он не вполне похож на себя прежнего, с тех пор как...
- С каких пор? - поинтересовался художник, видя, что она замолчала.
- Ну... наверное, с тех пор, как ты начал его рисовать, - задумчиво ответила Селия. - Хотя, признаюсь, заметила это только недавно. Разве тебя это не удивило?
Ее спутник, вместо ответа, принялся внимательно рассматривать резьбу на набалдашнике своей трости.
- Ты забыла, что я его почти не знал, - сказал он. - О каких изменениях идет речь?
- Он развивается. Он становится мужчиной.
- Ему двадцать восемь лет. Что может быть странного в том, что он становится мужчиной?
- Он всегда казался мальчиком, - настаивала Селия с таким видом, словно ей и самой было трудно себя понять.
- Возможно, в его жизни что-то произошло, - ответил Том, стараясь говорить небрежно, и это помешало ему заметить, как Селия после этих слов слегка покраснела.
Они подошли к воротам дома мисс Сатмен, и он открыл их, чтобы она могла войти.
- Хорошо, что ты пришла сегодня днем, - сказал он ей. - Когда ты возьмешь следующий урок?
- Пока сказать не могу, - ответила она. - Я дам тебе знать. Не хочешь войти?
Приглашение было дано с некоторой неохотой, но он отказался и, приподняв шляпу, пожелал ей спокойной ночи. Она обернулась на пороге, посмотрела, как его сильная решительная фигура удаляется по улице, и тяжело вздохнула.
"Интересно, будет ли Том казаться мне таким сдержанным и холодным после того, как мы поженимся?" - подумала она.
<p>
II</p>
В своем большинстве люди полагали, что Том Клеймор по природе холоден и сдержан, поскольку манеры его поведения были именно такими. Возможно, он был сдержанным, но холодный сдержанный человек, как правило, чудовище, - а Том вовсе не был неприятным. У него был застенчивый темперамент художника, а обстоятельства его довольно уединенной жизни способствовали привычке говорить мало; и поскольку он воспринимал жизнь очень серьезно, то редко бывал готов открыть свое сердце в обычной беседе.
Даже после помолвки он почти не изменился, и Селия не избежала общей ошибки, предполагая, что, поскольку он не мог выражать свои чувства, следовательно, ему не хватает их силы. Она была его ученицей в Бостоне, и именно ради того, чтобы находиться к ней поближе, он обосновался в Салеме на лето, под предлогом того, что обещал нарисовать портрет ее кузена, Ральфа Тэтчера.
Том Клеймор не мог сказать, на каком этапе работы над портретом им овладела идея, по причине которой он стал рисовать скорее возможное, а не реальное лицо своего натурщика. Сначала он улыбался этой мысли, как какой-то причудливой прихоти; затем противился ей; но, в конце концов, дал своему вдохновению (или прихоти) полную свободу действий и намеренно попытался изобразить благороднейшее мужское достоинство, которым, как ему казалось, обладал Ральф Тэтчер. Он испытывал тайное раздражение по отношению к молодому человеку, который, имея богатство, здоровье и возможности, казался все еще слишком мальчиком, поскольку не мог правильно оценить и использовать их; и по мере того, как работа продвигалась, у Клеймора росла вера в то, что когда портрет будет закончен, он поможет Тэтчеру повзрослеть, наглядно продемонстрировав те возможности, которые он до настоящего момента тратил впустую. Художник поначалу не придавал своей прихоти большого значения, но, однажды отдавшись ей, по крайней мере, находил в себе стремление к продолжению своего начинания. Идея влияния портрета на натурщика отнюдь не нова среди художников, и Клеймор приложил все усилия к тому, чтобы Тэтчер увидел его, как только миновала начальная стадия. Он хотел ускорить возможное влияние, и ему не терпелось узнать, как скоро его отход от точного подобия станет очевидным для оригинала.
Вскоре возникла любопытная ситуация. Тому стало казаться, что Ральф приближается к идеалу, изображенному на портрете. Поначалу он отверг это наблюдение как совершенно фантастическое. А затем вспомнил случай с его собратом по кисти, в Париже, когда девушка, изображенная в одеянии монахини, увидела картину, восприняла ее как свое призвание, и дело кончилось тем, что она ушла в монастырь. Случаи были не совсем схожими, но Клеймор видел определенное сходство в том, что они оба, казалось, демонстрировали, как возможность, изображенная на холсте, может стать важным фактором, влияющим на действительность. Эта проблема сильно заинтересовала его. Он говорил Селии, что Ральфу необходимо всего лишь "пробуждение", чтобы развиться в благородного человека, и он начал размышлять, в его ли силах дать тому необходимый импульс, создать нить, вокруг которой будет происходить процесс кристаллизации. Он работал медленно, с особой тщательностью, стараясь, чтобы Тэтчер присутствовал в мастерской как можно чаще, даже когда он не рисовал, чтобы картина постоянно находилась перед его глазами; и теперь был уверен в одном: вне всякого сомнения, Ральф развивался.
"Post hoc sed non ergo propter hoc. После этого, но не вследствие этого", - сказал он себе на латыни своих школьных дней; но втайне полагал, что в данном случае, "после" является именно "вследствие".
На следующий день после разговора Селии со своим женихом о портрете, художника навестил Ральф. Молодой человек, казалось, был так чем-то поглощен, что Том попытался немного расшевелить его, осведомившись, не думает ли Тэтчер, что его портрет несколько не совпадает с оригиналом.
- Я думал вовсе не о нем, - с улыбкой ответил молодой человек. - Я просто... не знаю даже, как объяснить. Вы когда-нибудь чувствовали, чтобы какая-то ваша часть, какая бы то ни было, удалилась во внутрь с неведомой целью, закрыв за собой дверь?
- Случалось, - ответил Том. - Но я всегда утешаю себя тем, что эта цель очень и очень важная, если я не могу принять участие в ее рассмотрении, в противном случае дверь не стоило бы запирать так тщательно.