«Все в порядке, все в порядке», – твердит он, словно успокаивая напуганного ребенка. Похоже, он уверен в том, что говорит. Затем Брекен глубоко вздыхает.
– Мы в безопасности. Все закончилось.
Я сглатываю ком в горле. Меня трясет. Может, пока что мы и в безопасности, но ехать еще долго. И этот ад абсолютно точно не закончился.
После происшествия с «Мустангом» все меняется. Сложно шутить над ситуацией после того, что случилось. Брекен подходит к водителю другой машины – тот в порядке – и потом проверяет палец Харпер.
Кровь остановилась, и порез выглядит не так уж и ужасно. Мы возвращаемся на свои места, пристегиваем ремни и застегиваем сумки. Харпер полушепотом просит Брекена пересесть за руль. Он соглашается.
Больше никто не говорит, что на дороге не опасно. Достаточно опасно, раз Харпер с Брекеном чуть не погибли.
Не знаю, на что похоже ощущение от столкновения с машиной. Однако теперь у меня не выходит из головы один образ: Харпер и Брекен ныряют на водительское сиденье. И еще я не могу отделаться от ужасного, липкого чувства, словно кто-то стоит за моей спиной. Абсолютная чушь. Я не иду в одиночестве по темной улице; я еду в машине с четырьмя людьми, и никто из них на меня даже не смотрит.
И все же впервые со времени, когда я загрузилась на борт самолета до Сан-Диего, мне страшно.
По счастью, несколько следующих минут проходят в блаженной тишине. Никто не говорит, не играет музыка.
Харпер достает дорогого вида блокнот, роскошную ручку и начинает писать, неловко удерживая бумагу в раненой руке. Джош опять читает: на сей раз он открывает Пруста, все так же нахмурив лоб и пробегая пальцем по строкам, словно старательный ученик, пытающийся запомнить каждое слово.
Кайла прислоняется к стеклу и тихо похрапывает.
Брекен выезжает на шоссе.
Харпер погружена в дневник. Джош то и дело подчеркивает параграфы в книге. Кайла негромко постанывает: наверно, снятся кошмары. Только мы с Брекеном сидим, уставившись на дорогу. Тихо поскрипывая, мельтешат перед глазами дворники.
Машин становится больше: пять километров до следующего съезда мы преодолеваем за пятнадцать минут. Тут не то чтобы настоящее место для отдыха, но Брекен все равно съезжает с дороги. Простенькая остановка; на вершине невысокого холма стоит дом с темными окнами. От парковки к нему ведут две дорожки; справа виднеются заснеженные столы для пикников. Мы проезжаем первую секцию парковки для тракторов и фургонов. Наша секция совершенно пуста. Брекен паркуется, и Харпер, закрыв блокнот, проверяет телефон. Часы на приборной панели показывают 13.08. Отлично. Уже половина дня прошла, а мы вряд ли отъехали от аэропорта больше чем на сто двадцать километров. Надеюсь, дальше мы поедем быстрее.
– Думаю, нам всем надо сходить, – объявляет Харпер. – Я имею в виду в туалет.
– Спасибо, мамочка, – говорит Кайла.
– Не дерзи, – говорит Брекен, и по его усталому тону я бы не сказала, что он шутит.
– Все в порядке? – спрашивает Харпер.
Она смотрит на меня, и я оглядываюсь по сторонам. Однако она не сводит с меня взгляда. Харпер обращается ко мне одной. И все остальные тоже уставились на меня, словно нет ничего легче, чем ответить на этот банальный вопрос.
Я издаю неловкий смешок.
– Я ничего…
Я оглядываюсь на попутчиков.
– А что, вид у меня неважный?
– Нет – нет, – отвечает Харпер. – Просто ты так притихла.
Я снова оборачиваюсь, но все уже уставились в телефоны, проверяют сумки и собираются в туалет. Словно они только что не смотрели на меня во все глаза – а ведь я знаю, что смотрели. Мне не показалось.
Перестань. Хватит параноить.
Джош поворачивается, разыскивая костыли, и меня почему-то передергивает. Надо срочно выбраться из этой машины, а то потом не получится поговорить с мамой наедине. Мне хочется перебраться через Джоша или Кайлу, которые оба копаются в своих вещах. Однако воспитание и милосердие побеждают: надо помочь тому, кому нужна помощь.
– Я достану, – говорю я Джошу.
Развернувшись к багажнику, я кое-как вытаскиваю его костыли из-под сумок. И раз уж я вспомнила о манерах, то спрашиваю его, не нужно ли ему что-нибудь еще. А потом спрашиваю Харпер, как поживает ее палец. Да что там, я даже у Брекена спрашиваю, не надо ли чем-нибудь помочь.
Вскоре мы все выходим из машины, однако я оказываюсь на дорожке первой. Я не спешу: день стоит блаженно тихий и спокойный. Так хорошо перестать толкаться боками о незнакомцев. Здесь только я и холодный, свежий, ароматный воздух. Я делаю глубокий вдох и думаю, что хорошо было бы очутиться здесь с мамой. Она любит зиму. Раньше она каждое утро заставляла Дэниела выходить на прогулку. Теперь она гуляет одна. Уже пару недель гуляет одна. А если у них начались проблемы еще раньше, то ее одиночество длится дольше. Где-то внутри у меня просыпается глухая боль. Я должна быть дома, с мамой. Зачем я поверила ее словам, что с ней все будет хорошо? После смерти Фиби ей вовсе не было хорошо; она была слишком раздавлена, чтобы ей было хорошо.