А теперь нас осталось двое.
Хотя нет… даже это уже не так. Я здесь, а мама там – в полном, тотальном одиночестве.
Я слышу за спиной негромкое постукивание каблуков и оборачиваюсь. Ко мне приближается Харпер, размахивая каким-то предметом. Глаза у нее красные, лицо бледное, но губы расплываются в широкой улыбке.
– Привет, незнакомка. Ну что, передумала?
У нее получилось. Она держит в руке ключи от машины.
– Я думала, машины в аренду сдают только тем, кому исполнилось двадцать пять, – говорю я.
– Если заплатить двойную цену, в паре мест разрешают и тем, кому двадцать один, – говорит она и, нахмурившись, смотрит на экран телефона. Затем решительно убирает мобильник в карман. – Ну что, поедешь с нами?
– С нами?
– Познакомься с моими друзьями. Собратья по несчастью, изгои рейса 3694.
Она кивком указывает себе за спину: там стоят трое ребят примерно ее возраста. Вид у них изможденный и всклокоченный. Уверена, по мне тоже сразу можно понять, что путешествие не задалось. Харпер, однако, свежа как роза. Может, слегка напряжена и нервничает, но держится молодцом.
Она разворачивается, чтобы представить нас друг другу, словно мы на званом обеде, а не в начальной сцене из фильма ужасов, где подростки отправляются в путь через леса.
– Это Джош.
Блондин с сонным взглядом и какой-то травмой (он опирается на костыли, и на колене какая-то ужасного вида скоба). Джош встречается со мной взглядом и слегка кивает.
– Кайла.
Стройная, гибкая девушка машет мне рукой. Волосы у нее белее белого: яркий контраст с моими, цвета воронова крыла. Я вроде бы помню ее с самолета. Она сидела недалеко от меня.
– И Брекен.
Брекен делает шаг вперед, протягивая руку и широко улыбаясь. Может, даже слишком широко, хотя как знать. Может, все университетские парни такие.
Я стягиваю шапку и, запустив пальцы в шевелюру, откидываю волосы с глаз.
Харпер указывает на меня, звякнув браслетами.
– А это – Мира. Мы добросим ее до Питтсбурга вместе с тобой, Брекен. Если она согласится с нами поехать.
Я открываю рот, чтобы возразить. Это все полная нелепость. Не буду я лезть в машину с незнакомыми людьми, тем более в метель. За окном по-прежнему вяло кружится пара снежинок. Ну ладно, может, метель – громко сказано.
Может, не так уж это все и нелепо.
Я нужна маме прямо сейчас. Обычно я на подобное не соглашаюсь, но мне нужно попасть домой. Ради этого я готова на все.
Два
Двери аэропорта с тихим шорохом закрываются у нас за спиной. Воздух снаружи весь пропах выхлопами и бензином. Да еще и холод стоит ужасный. Я готова бежать к первой попавшейся машине, но Харпер придется дождаться смотрителя, который должен провести для нее инструкцию или что-то вроде того. Судя по длине очереди, дожидаться придется долго.
Оставшись без Харпер, мы вчетвером долго таращимся друг на друга, пытаясь понять, стоит ли заводить беседу. Я пытаюсь уговорить себя, что мне предстоит приключение, но вид у нас слишком безрадостный для веселых путников. Вот Кайла: бледная, осунувшаяся, смотрит куда-то в пустоту. Брекен: пуговицы рубашки так и трещат на груди, руки нервно подрагивают. Джош вымученно вздыхает, по-сиротски опираясь на костыли. А я-то сама? Заметно ли другим, что моя вселенная прямо сейчас разлетается на тысячи осколков?
Наконец Брекен бормочет, что ему нужно позвонить маме, и заклятие падает. С видимым облегчением мы все киваем и разбредаемся в разные стороны – кто звонить, кто рыться в сумках.
Я на автомате набираю мамин номер и лишь при звуках автоответчика вспоминаю, что она на работе. Я вешаю трубку, не оставив сообщения. Что я могу ей сказать… Про развод по телефону не расспросишь. И уж точно не собираюсь ей рассказывать, что вместо того, чтобы пережидать в аэропорту, я поеду через горы в компании незнакомцев. Ну ладно, мам, что я о себе да о себе… Расскажи мне про свой страшно секретный развод!
Вместо этого я открываю сообщение от Зари. «Когда вы приземляетесь?»
Я набираю ее номер.
До того как нажать кнопку вызова, я позволяю себе крошечный экзистенциальный кризис. С Зари все тоже очень непросто. Сейчас не время вспоминать про болезненный разрыв нашей дружбы, но если пропущу еще один ее концерт, то все усугублю. Зари была против, чтобы я уезжала: это ведь значило, что я пропущу ее прослушивание в Молодежный оркестр Пенсильвании, куда она уже много лет пыталась попасть. В тот год у нее опять не вышло. Меня она в этом не винила, но слово за слово – и мы поругались. Наговорили друг другу лишнего, а потом целую вечность не разговаривали. Прошлым летом мы медленно и осторожно начали общаться снова, и я думала, что окончательно старые раны будут залечены двадцать шестого декабря, когда я приду на ее утренний послепраздничный концерт.