Через минуту на лестнице послышались легкие шаги. Как всегда, спокойная и аккуратная Ай, не задерживаясь, той же деловитой походкой прошла прямо к урне.
— Здесь все готово?
— Да, все, — не оборачиваясь, ответил Курганов.
Быстрым движением Ай вытащила из урны один билет и сразу его развернула. Она задержалась всего на секунду. Бросив молниеносный, выразительный взгляд на бессмертных, едва уловимым движением сунула свой билет обратно в ступку и схватила другой.
— Крест… — чуть слышно прошептала она, поворачиваясь к Курганову лицом.
Лилэнд сделала какое-то движение, будто собираясь что-то сказать, но Биррус, стоявший рядом, с силой схватил ее за руку, сжав, как клещами. Она слабо вскрикнула.
Курганов отошел от окна.
— У вас крест? — переспросил он, — покажите…
Взяв из рук Ай бумажку с написанным тушью черным крестиком, он одновременно обвел глазами присутствующих. У Ай заметно дрожали руки. Она смотрела на Курганова, даже слегка улыбаясь. От внимания Курганова не ускользнула некоторая напряженность поз и замешательство. Он подошел к ступке и вынул оттуда второй, пустой билет. Он был развернут и смят. Прошла секунда мертвой тишины.
Бросив билеты на пол, Курганов прислонился к столу и поднял глаза на Ай. Она не опустила ясного взора, будто хотела сказать: «Ну что ж, суди меня. Я перед тобой вся…»
— Так, — глухо сказал он, наконец. Окинув равнодушным взором лабораторию, закурил папиросу и направился к выходу.
— Идем. Кончайте скорей… Ай остается, это воля судьбы, но главное — и моя.
Пересадку должен был делать Карст. Помогал Биррус, Гета и Лилэнд подавали инструменты. Когда на хрустальном столе перед операторами очутились две тесно сдвинутые бритые головы Ай и Курганова, Карст взглянул на женщин и твердо спросил:
— Вы понимаете, что мы должны сделать?
Лилэнд и Гета молчали.
— Вы понимаете, что в этом случае неприложим обычный нравственный закон? Теперь мы имеем дело только с законом логики и не можем сделать нелепости. Вам ясно это?
— Этого хотела и сама Ай, — тихо сказала Лилэнд.
Гета серьезно кивнула головой. Они понимали друг друга. Больше не разговаривая, приступили к работе.
Ночью труп маленькой Ай был взорван на дюнах.
Курганов спал целый месяц. Хотя ему еще до операции сбрили бороду и усы, его физиономия сильно изменилась. Нельзя было сказать, что он помолодел или стал женственнее. Это был он, прежний Курганов, но особая выразительность и острота черт придали ему новое выражение.
Проснувшись, он ни о чем не спрашивал. Он понял, что произошло. Биррус и Карст молча смотрели ему в глаза. В их взорах можно было прочесть: «Мы все понимаем. Иначе мы не могли поступить».
Не было таких слов, которыми Курганов мог бы выразить то, что чувствовал. Ему так же, как и им, было все известно. Не менее пяти минут провели они так, глядя друг другу в глаза. Между ними произошел разговор беззвучный, но вполне понятный. Очевидно, он закончился каким-то договором и примирением с фактом, потому что и впоследствии между ними не было сказано об этом ни одного слова.
Курганов поправлялся медленно. Через месяц он, наконец, начал вставать с постели. В большом доме стало пусто. Число обитателей уменьшилось наполовину. И заброшенными, осиротевшими казались затихшие лаборатории, в которых теперь никто не работал. Станция была похожа на корабль, который с большими трудами был проведен опытной рукой через неведомое море и, наконец, пришел к своей пристани. Команда готовилась съехать на берег. Тихо стало везде. Машины остыли. Топки погашены. Путь корабля кончен…
Шли приготовления к полету и к уничтожению станции и всех построек. Курганов боялся неминуемых подозрений и всего того, что возникло бы в связи с их непонятным исчезновением. Лучше, если все будет приписано взрыву. Поговорят и забудут.
Целыми днями Биррус и Карст разбирали на дворе мегурановые батареи. Они разносили их всюду, куда только можно было поставить. Ток пришлось выключить. В доме стало холодно и темно. Курганов торопил все настойчивее. Он боялся возвращения негров. Ему хотелось поскорее покинуть это место, где, казалось, еще не умолкли шаги и голоса тех, кто ценой своей жизни заплатил за их бессмертие.