XXI
Ты будешь есть от трудов рук твоих; блажен ты и благо тебе! Жена твоя, как плодовитая лоза, в доме твоем; сыновья твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей[46]. А все же иногда я поступаю безрассудно, Марио, просто ужас: например, вдруг поздно вечером бегу на исповедь, вот какие вещи со мной случаются; если бы мама видела, что я целый божий день стираю белье, что у меня одна прислуга на пятерых детей, она бы так рассердилась, что я даже считаю, что хорошо, что она умерла, — подумай только! — ведь мама, царство ей небесное — и это для тебя не новость, — была для меня больше, чем матерью, сам знаешь, она была моей советчицей, наперсницей, подругой и всем на свете. С прислугой теперь стало очень трудно, Марио, а вот вам, мужчинам, так удобно закрыть на это глаза, да еще будоражить бедных, как будто все это вас не касается; дураки вы, хуже дураков, набитые дураки, вы только и знаете, что разглагольствовать об их зарплате, о том, что они уезжают в Германию, и, по-моему, все это плохо кончится, я уж не говорю о том, что прислуга нынче обходится в тысячу песет плюс питание, это бы еще полбеды; хуже всего, что и на таких условиях найти прислугу невозможно, Марио, заруби ты это себе на носу — ну откуда ее взять? — меня смех разбирает, когда вдруг на тебя находит, и — «Давайте все засучим рукава» — речь идет вовсе не об этом; в доме надо постоянно поддерживать чистоту, а это нешуточное дело, дорогой, если хочешь знать, домашнюю работу никогда не переделаешь, и можешь ты объяснить мне, много ли я выигрываю от того, что дети на каникулах сами стелют постели, а ты хватаешь щетку и подметаешь комнату? Да разве для меня это решение проблемы, скажи на милость? Уж не думаешь ли ты, что это мужское дело? Дом есть дом, Марио, и мне приходится ходить за вами, поправлять покрывала и убирать после тебя в углах; вместо того, чтобы облегчить мне работу, вы только прибавляете мне хлопот. А ты еще говоришь, что нет большего удовлетворения, когда все делаешь сам, меня смех разбирает от вашей помощи и от вашего удовлетворения, ты ведь у нас не от мира сего. Это все равно что заставлять Менчу мыть посуду, скажи, пожалуйста, почему это девушка из порядочной семьи должна превратиться в судомойку? То, что это делаю я, конечно, плохо, но, в конце концов, я мать, и раз уж я не сумела выбрать себе мужа получше, то расплачиваюсь по справедливости. Но можешь ты объяснить мне, чем виновата девочка? Нет, нет, Марио, надо терпеть сколько можно, терпеть до конца, вспомни маму, раз мы должны умереть, мы должны умереть достойно; и если бы ты знал, как мне было стыдно, когда на тебя наткнулась Вален — ты шел с сеткой за покупками, я готова была провалиться сквозь землю, так ты и знай. То, что ты приводишь в изумление моих подруг, это бы еще ладно, но будь уверен, что с Висенте — а он таков, каким должен быть настоящий мужчина, — подобных происшествий не случается, ему такое и в голову не придет, вот так, держу пари на что хочешь. С тобой вот что происходит, Марио, ты меня не проведешь: в глубине души ты чувствуешь угрызение совести, ведь зарабатывать деньги — это твой долг, твоя обязанность. И ты не сегодня стал таким, дорогой, — вечно у тебя свербело в заднице, как говорит Доро; ты не можешь и минуты посидеть спокойно, и я помню, на пляже ты вытаскивал какие-то записи, читая какие-то бумаги под тентом, а не то мастерил детям лодочку — словом, делал все что угодно, вместо того чтобы поваляться на солнышке и загореть, ты был такой белый, да еще закрывался, да еще нацепил очки, тошно было смотреть на тебя, Марио, и, сказать по правде, я иногда делала вид, что ты не имеешь ко мне отношения, что я тебя и не знаю, — не должна бы я говорить тебе это, но мне же стыдно было за тебя. Кроме того, Вален более чем права, когда говорит, что интеллигентам надо бы запретить появляться на пляже: они такие тощие, бледные, как сырое тесто, просто смотреть противно, а это еще безнравственнее, чем бикини, которые ничего не прикрывают. Но, признаться, больше всего меня возмущает, что если на пляже ты не смотрел на женщин, изображая из себя интеллигента, то дома хватался за щетку и подметал; только ведь одно из двух: либо ты интеллигентный человек, либо нет, но уж если ты интеллигент, то со всеми вытекающими отсюда последствиями, дружок, а такое лицемерие приводит меня в ужас. Да ведь я знаю, что никакой ты не интеллигент, знаю слишком хорошо, отлично знаю, можешь быть уверен! — ведь интеллигенты сами думают и помогают думать другим, ну а если ты не можешь думать, потому что у тебя в голове ералаш, то как же ты можешь помочь думать другим? Увертки, фразы, как я говорю, потому что если ты не интеллигент, то зачем ты целый божий день сидишь над книгами и бумагами? Почему это ты и после поездки на море остался таким белым — даже солнце ничего не могло с тобой поделать? А потом, для пущего срама, ты занялся спортом — это ведь тоже анекдот, ты и ботинки-то носить не умеешь, а туда же, каждое воскресенье ездил на велосипеде по пятидесяти километров, а все для того, чтобы моложе выглядеть, ты уж не спорь со мн