Кира задала еще несколько вопросов, с тем чтобы Денисов, уезжая, был в курсе всей полученной информации.
— Валентин Андреевич, где были Турандин и его товарищ в субботу седьмого февраля?
Шемет снял турку с плиты.
— В этот день, по-моему, они ходили по магазинам.
— ГУМ, ЦУМ?
— Плюс букинистические… — Он разлил кофе по чашечкам.
— Что их интересовало?
— В основном вещи, книги. Пейте, пожалуйста… Кроме того, струны для гитары, диски модных ансамблей. Джинсы, иконы…
— Иконы? — переспросила ККК. — У Турандина и его товарища были с собой иконы?
— Одна небольшого размера. Алик показал мне ее в субботу. Я специалист небольшой. По-моему, «Утоли моя печали».
Кира достала из сумочки бланк протокола допроса.
— Не возражаете?
— Если вы считаете нужным, — ответил Шемет галантно.
Колыхалова обернулась к Денисову:
— Видимо, тебе лучше сначала заехать в отдел, проинформировать Бахметьева…
Полковника Бахметьева Денисов увидел на экране видеомагнитофона в учебном классе вместе со следователем и Горяиновым-старшим.
Горяинов-старший попросил в это время дать ему воды, и Бахметьев тянулся к графину.
— Звук! — крикнул один из инспекторов Денисову. — Звук покрути!
Но кто-то вскочил и опередил Денисова.
— …она буквально преследовала Диму… — Горяинов на экране отставил стакан, поблагодарив. — Каждый день они встречались по нескольку раз… Это я уже потом узнал. Утром — на Автозаводской, у нашего дома. После этого — в институте. Представляете, какой крюк она делала?! Если у него семинар — ждала внизу… А вечером, как говорится, сам бог велел встречаться. А еще — звонки! Не знаю, спала ли она этот год и когда?
Бахметьев и следователь молчали. Камера поэтому все время показывала одного Горяинова.
— …не представляю, как Дима сдал весеннюю сессию и теперь зимнюю. Собственно, ничего он не сдал. К преподавателю по вычислительным машинам я ездил и к политэконому. У математика раза четыре был. Да и когда было учиться? Встречи да звонки! Сначала мы не понимали. Поднимешь трубку — молчат… «Алло! Алло! Говорите» — гудки! Может, аппарат не срабатывает? — думали.
Оператор показал теперь следователя линейно-следственного отделения. Тот, кивая, старался не пропустить ни одного слова Горяинова.
— …впилась в него, как пиявка. Не оторвешь! Какие ребята — Женя Бабичев, Слава Момот! Все сейчас издерганные, злые! Юриста привела в компанию, а он их на десять лет старше…
Следователь уточнил:
— Верховского?
— Его самого. Загуляла, одним словом. Вот они и бесятся…
— Как вы узнали, что сыну звонила именно Анкудинова? — спросил Бахметьев.
Горяинов усмехнулся.
— Сначала я так не думал. Грешным делом, всех подозревал… — Он положил на стол локти, несколько раз сжал кулаки. — Да очень просто! Если я кому-то надоблюсь, сначала могут поинтересоваться на работе: «Ушел ли?» Если звонят жене — то же. А тут как-то позвонили и молчат. Я сразу звоню на работу: «Мне не звонили сейчас, не спрашивали?» — «Нет». К жене звоню на работу: «Никто не спрашивал?» К сестре, к племяннику Николаю. Есть! «Спрашивал Димку женский голос!» На следующий день история повторяется. Сначала она его ищет у Николая, потом звонит сюда. Если мы берем трубку — бросает… — Горяинов покачал головой: — Откуда хитрость такая в нежном возрасте? Любовь? У Димки — возможно.
Денисов заметил, что в лице Горяинова что-то дрогнуло.
— Я принес тут вам некоторые высказывания сына. — Горяинов достал бумажник, выложил несколько исписанных мелким скупым почерком листочков, надел очки и стал читать:
— «Почему вдруг грустно, когда видишь дорогу в поле, облако, тихую деревню на косогоре?..» Или вот: «Чтобы миллионы людей спокойно любили, нужно, чтобы тысячи любили до исступления, а десятки — чтобы жертвовали всем…»
— Он стихи писал? — спросил следователь, поморщив лоб.
— Кто их не пишет? — сказал Горяинов. — Я сам писал. Или вот: «Все закрутилось после шестого февраля, словно подхватило течение и несет с бешеной скоростью!» А вот целый сценарий: «Ты сказала: «Наверное, все-таки не люблю. Привычка…» Я закрыл лицо. Мы стояли под навесом в детском саду. Ты не заметила слез: темно, дождь. «Тебе плохо? — спросила ты. — Тебе морально важно услышать «люблю». — «Я завишу от слов». — «Но ведь ничего не переменилось?» — «Все-таки что-то изменилось. Назвать — значит определить суть…»
Горяинов опустил голову.
— Я прав: она не любила его…