Теперь Денисов смог разглядеть танцевавших в первой комнате. Неухоженные волосы, словно униформа одежда — батники, джинсы. И на девушках и на парнях. Танцуют небрежно, как будто нехотя. Скупой, точно выверенный жест… Всплеск, ожидание.
Мебели в первой комнате не было — только палас. На стене чеканка — вытянутые фигурки людей. Денисов видел такие в Риге, в Домском соборе, — уродливые в своем средневековом реализме. Ночник разливал красноватый дрожащий свет: имитация трепета камелька.
«Эти ребята весь день провели с Анкудиновой, — подумал Денисов. — Кто-то из них, безусловно, знает многое…»
— Вон Славка Момот, — прошептал Алексей.
Парень с глубоко посаженными глазами, с раздвоенным подбородком, в свитере, прокладывал себе дорогу среди танцующих. Тело его плавно вибрировало в такт музыке, а на правой брови — Денисов весь напрягся — что-то белело.
— …За ним Ольга, сестра Димки Горяинова!
Девушка казалась чересчур высокой даже в этой компании акселератов. Она была полная, со вздернутым носом, сонными глазами.
— Момот не в своей тарелке. Грустный какой-то, — подумав, добавил Алексей.
— Уверен? — Денисов решил не фиксировать внимание Алексея на брови Момота, пока сам не разберется хорошенько.
— Абсолютно. И Димки не видно. Вальяжная сестра Горяинова вплыла во вторую комнату.
Денисов вдруг понял, кого она напоминает: «Маменькина дочка из сказки, вечная соперница Золушки — этот низкий лоб, прическа, раздвоенная со лба, вздернутый нос…»
— Что невеселые, черти? — спросила Ольга Горяинова.
— Вымотались, — ответил кто-то.
— Мать, ты где? — позвала она.
Соседка Денисова пошевелилась, Горяинова поймала ее руку.
— Надо посоветоваться!..
— Теперь поздно…
— Не глупи, Ленка! — Горяинова потянула ее к себе. — Что-то ведь говорить придется…
Обе вышли из комнаты. «Сколько их всего было в поезде здоровья? — подумал Денисов.
— Моя соседка… Кто она? — шепнул он Алексею.
— Ленка, в восьмом ЖЭКе работает.
— Родители есть?
— Ушла она от них.
— А где живет?
— Здесь, рядом. На служебной площади…
— А ее сосед?
— Бабичев Женька.
Денисов удивился.
— Хозяин квартиры?!
— Самый авторитетный здесь. Личность! Очень скрытный. Вожак…
— Р-ребята! — В комнату ввалился сутулый парень в очках, в широкополой шляпе. Он был пьян. — За новорожденного! — В одной руке он нес рюмку, в другой — бутылку «Айгешата». — За его двадцать с малым…
— Верховский Володя, — шепнул Денисову Алексей.
Верховский наполнял рюмку. Вино плескалось, ребята судорожно отодвигались: джинсы в «опасности».
Рядом с мальчишкой-лобастиком, читавшим книгу, Верховский остановился. Картина была трогательная. Ночник скупо освещал страницу, в стереоколонках гремел Джеймс Ласт, лобастик сосредоточенно читал.
Верховский постоял, затем, нагнув к пацану черную, давно не стриженную голову, спросил:
— Тебе хорошо с нами, Малыш?
«Малыш»! Денисов замер: «Тебе хорошо с нами, Малыш?» И там, на перегоне, на пачке сигарет — «Не режь по живому, Малыш!». Одна и та же конструкция фразы!
Верховский погладил лобастика по плечу:
— Нравится?
— Фирменный вечер. — Парнишка тряхнул головой.
— Что читаешь?
— «Находки в Кумранских пещерах…»
Верховский, пошатываясь, поставил рюмку на пол.
— Опять Плиния?!
— Плиний Старший великий историк… — Лобастик поднял книгу выше, к ночнику. — Он писал об ессеях… Вот: «Племя уединенное и наиболее удивительное из всех во всем мире: у них нет ни одной женщины. — Лобастик заметно покраснел: — Они отвергают плотскую любовь, не знают денег и живут среди пальм».
В углу засмеялись.
— Значит, не было и ревности, — сказал кто-то.
Денисову послышался намек на какие-то известные всем, кроме него, обстоятельства.
— Значит, нет. И нет стяжательства!
— Вот когда будешь жить на Севере в брошенной деревне…
— Может, и буду! Только не в брошенной, а в такой, где школа. Где можно будет учительствовать. — Лобастик с вызовом вздернул голову.
Денисов интересовался разговором, но старался не упустить и того, что происходило в первой комнате.
Ольга Горяинова и Лена все еще шептались.