В наше время инженеры обратили свой проницательный взгляд на порожистые северные реки. Оказывается, можно использовать речные водопады, чтобы получать электрический ток: надо только загородить реку плотиной, чтобы вода не растрачивала своих сил впустую, а вращала стальные колёса турбин...
Взрывы, которые доносились по воде, и помогали людям строить плотины: один такой взрыв поднимал с берегов и обрушивал в реку целую гору камней и земли. Оставалось укрепить её железобетоном, чтобы не размывала вода, установить турбины и генераторы, которые дают электричество, и пустить это электричество в провода: пусть освещает дома, гонит поезда по рельсам, заставляет работать станки на заводах...
На реке, где родилась и жила Пестрятка, решено было строить не одну, а подряд несколько гидроэлектростанций: возле каждого большого порога-водопада.
— Электричество — это хорошо, даже очень! Но как будут жить рыбы? — встревожились северяне-поморы. — Возвратится сёмга из дальнего странствия к родной реке, а перед ней стена-плотина — ни пройти, ни обойти, ни перепрыгнуть. Помыкается, помыкается и уйдёт метать икру к далёким от нас берегам. А уж те сёмужки, которые родятся не в наших водах, к нам больше не приплывут. Как же мы, рыбаки, без рыбы останемся?..
На помощь пришли учёные-рыбоводы.
— Нужно, — сказали они, — построить в реке канал в об ход плотины. А ещё — рыбоводный завод: сёмгу, которая не захочет идти в канал, поймать, взять у неё икру, а у самцов — молоки. Из этой икры можно самим получать мальков. Через несколько лет, когда подрастут, выпускать на свободу — здесь же, в устье реки. Вот и станут возвращаться не куда-нибудь, а сюда: для кого — рыбоводный завод, а для них — родина...
Этот завод совсем не похож на другие: никаких станков и машин, ни шуму, ни дыму. А только большие круглые чаны с водой, врытые в землю, — в них разводят мальков. Чаны сделаны из бетона, вода в них речная, проточная — по трубам приходит.
За мальками ухаживают, кормят их яичным крутым желтком, червячками, личинками, а когда подрастут — то и мясом.
— Очень это не просто — вырастить сёмгу, — говорят рыбоводы, которые здесь работают. — Глаз да глаз нужен: чтобы вода всегда была свежая; чтобы не слишком холодная и не тёплая — по градуснику следить; чтобы мальки не болели, а кто заболеет — отсаживать от остальных... Надо знать, когда малькам давать нежную пищу, а когда — погрубее, знать всех их врагов, и когда, наконец, выпускать сёмужек в реку...
«Пожалуй, самое трудное — брать у взрослой сёмги икру, — подумал я. — Ведь икринки такие маленькие, их легко повредить. А тогда и мальки не выведутся...»
— Икра — это что! — сказали мне рыбоводы. — Икру сёмга отдаёт нам легко. Вот вырастить сёмужек — это труднее...
Гидростанции ещё только начали строиться на реке, а рыбоводный завод был уже готов. Так надо, чтобы сёмга, напуганная взрывами, не успела уйти и отвыкнуть от родных берегов. Так надо, потому что теперь рыбоводный завод должен стать её родиной.
К середине второго лета она начала менять свой наряд: спинка её потемнела, брюшко, наоборот, стало светлым, а бока — серебристыми. Теперь это была уже не Пестрятка, и звать её стали по другому — Серебрянкой.
С утра до вечера Серебрянка рыскала по реке в поисках пищи, и новый наряд оказался просто замечательным: в нём было так удобно подкрадываться к добыче! Серебрянка не брезговала ничем — ни случайно свалившимся в реку комаром или мухой, ни личинкой водяного жука, ни каким-нибудь нерасторопным мальком (мальков она теперь пожирала всего охотнее), но всё равно почему-то оставалась голодной. Дело в том, что она росла, а чем крупнее становится рыба, тем больше надо ей пищи. Голод делал Серебрянку всё изощрённей в охоте. И она с каждым днем становилась крупнее, сильнее, прожорливее. С виду взрослая сёмга, только всё же не взрослая, и }же не малёк, а молодь.
Между тем всё труднее было прокормиться в реке. И всё ближе раздавались взрывы. Серебрянка миновала несколько небольших порогов, двигаясь вниз по течению. Она обходила быстрину, держась возле берега, и, точно взрослая сёмга, отстаивалась после порогов на дне ям. Наконец достигла того самого падуна, перед которым не раз останавливалась. Она всё ещё не решалась приблизиться к ревущим камням, возле которых кружились белопенистые воронки. Но тут помог случай. Огромная, как коряга, щука выплыла из прибрежной травы и уставилась на Серебрянку. Старой хищнице, наверно, казалось, что она может не спешить: мелкие рыбёшки обычно цепенели на месте, будто загипнотизированные её взглядом, — подплывай и бери! Она лениво повела плавниками, предвкушая поживу, но на этот раз просчиталась. Её появление только прибавило решимости Серебрянке, и та — чем пропадать ни за что в желудке у щуки! — ринулась вперёд. Мгновение — и поток подхватил её, пронёс в стороне от камней и водоворотов, и вот уже зловещий падун позади.
Мимо, окружённую кружевными клочьями пены, проволокло изуродованную щуку: видно, погналась за Серебрянкой да угодила в самую «мясорубку»: завертело, стукнуло головой о валун, измочалило плавники...
Надо сказать, что хотя Серебрянка и была сёмгой, ростом она оставалась с небольшого окунька — иначе щука не осмелилась бы на неё напасть.
Теперь Серебрянка продолжала свой ход к морю гораздо смелее. Миновала ещё несколько больших пепекатов, очутилась в широком устье реки, ещё через неделю наконец-то вошла в горьковато-солёную воду...
Море! Она мечтала окунуться в его простор, полный света, тепла, заслуженного ею покоя. Она так устала и проголодалась за дорогу!.. Море — это отдых и пища, подбадривала она себя в пути. Какое оно на самом деле?..
Всё оказалось гораздо суровее, чем она воображала.
Громадные волны набегали на берег и с шумом разбивались. Это был обычный прибой, но Серебрянке послышалось в нём чьё то грозное предупреждение: «Берегись! Тут не шутят!» Она оглянулась: никого, лишь угрюмая пустыня воды, лишь нескончаемые волны, мотавшие её вверх и вниз, из стороны в сторону, словно щепку.
Она поспешила отплыть от берега.
Здесь сразу шла глубина, сквозь толщу воды с трудом пробивался слабый свет с поверхности. Зато в зеленовато-бутылочной толще было спокойно, и шум волн, завывание ветра не доносились сюда.
Серебрянка почувствовала, будто стала гораздо легче, почти невесомой.
Это приятное ощущение было вызвано тем, что солёная морская вода плотнее пресной речной и поэтому лучше держит.
Внизу — кромешная тьма, где-то сбоку сновали едва различимые тени — то ли рыб, то ли каких-то неведомых существ, но они были далеко. Голод всё сильнее давал о себе знать. Но чем здесь его утолить? В реке — известно: стоило поискать получше у самого дна, под камнями, и что-нибудь всегда удавалось найти, заморить червячка. Неужели, чтобы раздобыть еду в море, обязательно плыть к берегу, где бушует прибой?
Впрочем, она согласна была и к берегу — дольше терпеть невозможно! Она погибнет голодной смертью, если сейчас же не схватит хоть что-нибудь!
Она поплыла навстречу мелькающим теням: будь что будет — или она найдёт пищу, или её съедят... Никогда в будущем она не вела себя в море столь безрассудно — ведь там могли оказаться акулы, или белуха — полярный дельфин, или серый усатый тюлень — морской заяц, а встреча с любым из них куда страшней, чем со щукой!
Но в тот момент ей было почти всё равно, и если бы даже свесился сверху на леске пустой рыболовный крючок, она немедленно проглотила бы крючок — лишь бы заглушить голод!
Ей повезло: это были не акулы, не белуха и не морской заяц, а несколько сёмг, впрочем, гораздо старше и крупней Серебрянки, напавших на стаю песчанок. Сёмги уже распугали стаю и теперь гонялись за каждой рыбёшкой в отдельности, с ходу вонзали в живую песчанку зубы, рвали на части, а то и заглатывали целиком. Раньше Серебрянка пришла бы в ужас от подобного зрелища, но сейчас она не могла устоять и тоже, выследив самую мелкую остроносенькую рыбёшку, припустилась за ней, догнала, проглотила. Без промедления погналась за следующей... Она делала это молча, автоматически. Что поделаешь — так уж устроено в жизни рыб и зверей: чтобы выжить, приходится поедать того, кто слабее. И когда Серебрянка была достаточно сытой, ей уже не казалось таким отвратительным то, чем она только что занималась — она и другие сёмги. Во всяком случае, это было необходимо, потому что утоляло голод. К тому же она почувствовала небывалый прилив бодрости.