— А ты закутай ноги, — сказала она. — Подоткнись. Тогда будет совсем тепло.
Он покорно подоткнул одеяло со всех сторон, чтобы нигде не поддувало. Головы их лежали на одной подушке, и ее волосы были на его щеке, и ее плечо касалось его плеча, и ему очень захотелось взять ее руку, зажать в своих ладонях, и он сделал это.
— Понимаешь, — тихо сказал он. — У меня никогда не было девушки... То есть они были, еще в седьмом классе я с одной поцеловался, а потом увидел, как она целуется с другим парнем. Просто ей нравилось целоваться со всеми. А так у меня не было девушки. Даже сам не знаю, почему. Может, оттого, что я рыжий, хотя это форменная чепуха. Как ты считаешь?
— Чепуха, — ответила она.
— Ну, вот видишь, — обрадовался он. — Я знал, что ты так скажешь. Ты красивая, а все красивые должны быть добрыми. Я поэтому тебя полюбил, что ты такая красивая.
Он почувствовал, как она повернулась к нему лицом.
— Ты что? — спросил он. — Может, неудобно?
Она прижалась лицом к его плечу и тихо всхлипнула, потом еще раз и еще. Она плакала. Он удивился, потом испугался, протянул руку, погладил ее по волосам.
— Ну, что... что? — сказал он и почувствовал радость оттого, что гладил ее мягкие волосы, а она так плакала, слабо вздрагивая плечами.
— Я ведь тебя не обидел... Ну скажи, что? — говорил он, все более отдаваясь этой странной, горькой радости.
Она еще раз всхлипнула, еще плотнее прижалась лицом к его плечу и сказала с тоской:
— Ничего нельзя, я сейчас совсем как старуха...
Он не понял толком, что все это значит, но догадался: это связано с тем, о чем любил рассказывать Воеводин в казарме. И, вспомнив это, понял, что она хотела ему сказать. Он обнял ее за плечи и еще раз погладил по волосам.
— Это все неважно, — сказал он. — Я тебя полюбил, это самое важное... Я тебя даже очень полюбил.
Он прикоснулся губами к ее волосам. Ему захотелось окунуться в них, в эти мягкие волосы, как в теплую воду, и они пахли, эти волосы, как утреннее море — свежестью и несбывшейся мечтой. На море он был всего один раз и то мальчишкой, он любил приходить к нему утром, когда над водой стелется слабый туман, и с тех пор запомнил его тревожный запах.
Она опять заплакала. Ей самой было легче от этих слез, теперь она плакала совсем не от того, о чем сказала Казанцеву, теперь она вспомнила довоенную жизнь. Сначала у нее был парень, который жил этажом выше; во дворе было много ребят, и она прежде его не замечала, ну жил такой парень, и все, встречался на лестнице, здоровый, как черт, губастый, с немного приплюснутым носом, потому что занимался боксом, а потом бросил это дело, так как ему стало некогда: он пошел работать на Кировский. А потом у нее был летчик, капитан, который успел повоевать в Испании и получил там орден, он был низенького роста, черный, как жук, на висках его чуть-чуть седели волосы, но лицо было молодое и бронзовое, словно он всю жизнь прожил под палящим солнцем. Это было, когда она закончила курсы и работала в сберкассе. Когда она туда поступила, кассир Климов сказал: «Порядок. Теперь у нас будет много вкладчиков». Она и сама знала, что красивая, и, когда приходили вкладчики, они подолгу старались задержаться у ее окошка. Она научилась им бойко отвечать, чтобы они не топтались на месте и не создавали очереди. Этот капитан тоже пришел с аккредитивом к ее окошку и сказал: «О синьора, честное слово, я никогда не видел таких зеленых глаз!» Она уж не помнит, что ему ответила, но так, что все девушки в кассе и кассир Климов рассмеялись, а капитан смутился. Он не сразу ушел из кассы, а долго еще топтался. Она убежала от него после работы через другую дверь. Он пришел на следующий день и несколько раз заглядывал к ним, шутил и угощал девушек конфетами, и девушки говорили: «Очень интересный мужчина, самостоятельный, он в тебя влюбился, Оля». Она позволила ему проводить себя. А потом они гуляли в саду Госнардома, плавали по Неве на речном трамвае, он рассказывал ей про Испанию, пел песни на незнакомом языке. Он был щедрый и веселый, жил в гостинице «Астория». Она никогда прежде не была в «Астории», и когда первый раз пришла, то удивилась всему: и старику швейцару, похожему на генерала, лифту, просторному, как комната, с табличками на иностранном языке, мягким коврам, белому строю дверей. А потом случилось страшное. Они сидели в ресторане и пили шампанское, и туда вошел отец с каменным лицом, при всех взял ее за руку и повел к выходу. Он вел ее так до самого дома. Оказывается, он проходил мимо и увидел ее в окно. Дома отец стал бить ее по щекам и кричал: «Вот ты какая стерва!» Он бил ее долго, пока не устал, а устав, сел и заплакал. Она его боялась таким. «Кто он?» — спросил отец. Она сказала, что это летчик и он был в Испании. Когда отец услышал про Испанию, у него побелели глаза, и ему стало плохо с сердцем. Она уложила его в постель, дала капель, но он все равно не спал эту ночь. Утром, еще до работы, она побежала в «Асторию», ей хотелось все рассказать капитану, чтобы он не обиделся за вчерашнее, но в гостинице ей ответили, что летчик уже не живет, уехал вчера ночью в Москву, а она точно знала, что ему надо пробыть еще неделю.