Она живо поднялась, поправила сбившуюся прядь, и Ватутин подумал, что косы у той девушки, с которой он когда-то сидел на берегу беспокойно петляющей Чепухинки, были гуще. Сколько же минуло лет? Почти двадцать. С декабря ему пошел уже сорок второй. Он еще полон сил. Привык к бессонным ночам, к непрерывному преодолению подчас внезапных, как ловушка, трудностей.
Когда-то, под Воронежем, когда он только что впервые принял фронт, гитлеровцы стали разбрасывать листовки, называя его штабным генералом, и пророчили поражение войскам, которыми он командует.
Может быть, именно в дни сражений на Среднем Дону к нему пришла зрелость. Одно дело отдавать приказ: «Ни шагу назад», другое — суметь внушить войскам веру в победу. А для того нужно не только уметь всегда трезво оценить обстановку, но и навязать сильному противнику свою волю.
— О чем ты все думаешь? — спросила Татьяна.
Он улыбнулся:
— Борюсь!… Есть такой генерал Вейхс. Он сейчас командует немецкой группировкой. Так вот он не дает мне покоя… Никогда его в глаза не видел, а все время о нем думаю.
— Хитрый он, наверно…
— Не без этого. Как бы тебе так объяснить… Он думает, что со Сталинградом уже покончено, что теперь дело за Москвой и Кавказом. А мы с ним не согласны. Мы думаем по-другому.
— Как?
— Как?! — Он усмехнулся. — Объяснил бы тебе, Танечка, но какой из тебя стратег! Ты даже с одной Леной и то управиться не можешь.
Она засмеялась:
— Давай меняться заботами.
Боже! Как хорошо все-таки приехать домой, так бы и просидел всю ночь на этой вот кухоньке. Пора бы, наконец, и Лене возвратиться. Хватит ей там прыгать!…
Звонок!… Телефон!… Его взгляд напряженно уставился в одну точку.
Татьяна быстро поднялась, вышла из кухни и тут же вернулась.
— Тебя к телефону, — тревожно сказала она и замерла на пороге, пропустив его мимо себя.
— Ватутин слушает! — донесся из глубины квартиры его окрепший голос. — Хорошо! Хорошо!… Слушаю!… Сейчас приеду. Только попрошу выслать машину. — Короткое молчание, очевидно опустив на рычаг трубку, думал. — Татьяна! Быстрее сюда!…
Она мигом оказалась на пороге спальни:
— Что, Коленька?…
— Товарищ Сталин вызывает!… Где новый китель?
— В шкафу!
Он стремительно распахнул шкаф. Вынул тщательно расправленный на плечиках новый китель и придирчиво осмотрел.
— Подгладь! Смотри, грудь измялась!…
Приняв китель, она продолжала стоять в дверях.
— А сапожная мазь есть? — спросил он, вытаскивая из книжного ящика шкафа сапоги с твердыми голенищами.
— Есть! — сдавленным голосом проговорила она.
— Ну что ты стоишь?
— Коленька, а зачем тебя вызывают?
— Успокойся!… Будем докладывать план. Да торопись, через пятнадцать минут за мной приедут.
Она исчезла, а он, как в юношеские годы, когда, бывало, его вызывал к себе начальник военной школы, стал до блеска надраивать щеткой и без того сияющие новым хромом сапоги.
Через пятнадцать минут он уже стоял у подъезда, невысокий, начальственно замкнутый, привычно подавляя волнение…
Домой он вернулся поздно ночью, когда Лена уже спала, а рано утром, поцеловав ее, спящую, в лоб, спустился по лестнице в сопровождении Семенчука, который нес за ним портфель с бумагами.
Татьяна, накинув на плечи пальто, вышла проводить.
Он поцеловал ее коротко, застенчиво, стесняясь Семенчука и шофера.
— Следи за Леной! — строго сказал он. — А Виктору я напишу с фронта.
Машина свернула на улицу Воровского и исчезла за выступом дома…
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Пока вездеход со скоростью торопящихся волов нырял по ухабам раскисшей дороги, Ватутин хмуро оглядывал необозримые степи, расстилавшиеся вокруг, и представлял себе, как будет сложно организовать за каких-нибудь три недели все то, что приказано ему Ставкой. На пути ему попалось несколько застрявших в разъезженных колеях грузовиков. Одни из них, нещадно газуя, тщетно пытались вырваться из тяжелой, густой грязи, других безнадежно засосало в топь на полколеса.
Всю дорогу от аэродрома до Филонова, где формировался штаб фронта, Ватутин молчал, ничем не выдавая своего отношения к тому, что видит, и только Семенчук, сидевший сзади, тихо чертыхался, когда машину встряхивало особенно сильно. Он полагал, что за шумом мотора командующий его не слышит.
Уже стало смеркаться, когда машины подъехали к небольшому домику на дальнем краю пристанционного поселка.
Отсюда, с дороги, виднелись вагоны на железнодорожных путях, разрушенная водокачка, каменный остов сожженного служебного здания.