Завидев незнакомого генерала, часовой что-то крикнул в приоткрытую дверь. И через несколько мгновений по ступенькам деревянного крыльца сбежал молодой высокий генерал-майор. Широко и твердо ступая, он быстро пошел навстречу Ватутину, храня на своем лице напряженно-приветливое выражение.
— Генерал-майор Иванов! Здравия желаю, товарищ командующий! С прибытием! — громко, по-строевому представился он.
— Да уж с прибытием, — покачал головой Ватутин, — чуть не утонули на этой проклятой дороге. — Он взглянул на приземистые дома по сторонам улицы: — Значит, это и есть штаб?
— Так точно, товарищ командующий! Квартира вам уже приготовлена!
Комната, куда Иванов ввел Ватутина, была почти пуста. Только по углам стояли раздвижные фанерные столы на тонких ножках — обычное походное штабное имущество, основное достоинство которого легкость и портативность.
Командиры, сидевшие за столами, встали, и Ватутин, поздоровавшись с ними, прошел в следующую комнату, которая отделялась от первой тонкой фанерной перегородкой. Здесь тоже не было ничего, кроме самого необходимого: у окна стоял легкий походный стол; большую часть его занимала карта. В углу притулился покрытый сургучными потеками большой железный ящик.
Не снимая шинели, Ватутин присел на табурет около стола, положил фуражку на подоконник, а Иванов остановился напротив, у стены, с интересом и невольной настороженностью рассматривая нового командующего.
Этот невысокий, плотный человек с широкими скулами и устало прищуренными, узкими глазами казался ему замкнутым и хмурым, может быть, даже чем-то недоврльным.
С чего он начнет разговор? Начнет расспрашивать о делах или с ходу обрушится на какие-нибудь непорядки, которые, наверно, уже заметил по пути…
— Бобырев приехал? — спросил Ватутин, усталым движением потирая лоб.
— Нет, товарищ командующий! Прислал сообщение, что прибудет через два дня.
— Так! Так!… — вздохнул Ватутин. — Сюда дьявольски трудно добраться! Чайком, что ли, угостили бы, — улыбнулся он. — С утра еду и еду, все докладывают, а «товарищ командующий» от голода едва на ногах держится.
Иванов приоткрыл дверь и тихо отдал приказание.
Ватутин встал, скинул шинель и повесил ее на гвоздь у притолоки. На том же гвозде пристроил свою новую, с туго натянутым верхом фуражку и повернулся к Иванову с видом человека, который, приехав, уже никуда не торопится.
Теперь Иванов мог лучше разглядеть командующего. У него не было той осанки, которая берется невесть откуда у некоторых людей, как только они достигают высокого положения. Не спеша достал из кармана гребенку, домовито причесался и снова подсел к столу, с которого уже была убрана карта. Вместо нее появились стаканы, большой дымящийся чайник и тарелки с закуской.
— Ну, товарищ Иванов, присаживайтесь, поговорим о жизни! — Ватутин сжал ладонями горячий стакан чая, зябко повел плечами и откинулся к спинке стула, наслаждаясь теплом и покоем. — Жарко, даже в сон бросает! Натопили! Как в Сандуновских банях!…
Они сидели за столом уже добрых полчаса, а Ватутин и не думал переходить к делу. Он расспрашивал Иванова, откуда тот родом, где воевал, на каких фронтах и под чьим начальством. Иванов рассказывал, называл имена своих командиров и товарищей, а Ватутин слушал, чуть приподняв брови и покачивая головой. Он знал почти всех, о ком говорил Иванов. С одним он встречался на маневрах, с другим учился в академии, с третьим работал в генштабе, с четвертым сталкивался на фронтах… Как велика и как тесна земля!…
Ватутину были приятны эти воспоминания. Они уводили его то в давно минувшие годы, то вдруг заставляли касаться совсем недавних событий. И так было хорошо сидеть в этой жарко натопленной и ярко освещенной комнате и знать, что никуда больше ехать уже не нужно.
Ватутин отодвинул стакан, встал, подошел к окну и приоткрыл занавеску. К стеклу прижалась плотная тьма — ни огонька. «Ну и глухомань, — подумал он. — Трудно, трудно здесь будет…»
Вдруг где-то вдалеке вспыхнул острый луч прожектора, ощупал небо, а затем так же неожиданно упал в темноту и погас.
— Товарищ командующий, все готово!
Ватутин оглянулся. Иванов отодвинул чайник, тарелки и раскладывал на столе карту. Ватутин сразу отметил, что велась она с профессиональной точностью и обстоятельностью.
Он нагнулся над картой и долго рассматривал бесчисленные знаки, флажки, линии, цифры, они оживали под его взглядом и складывались в систему, в которой были свои удачи и просчеты, сила и слабость. Во всем этом еще предстоит разобраться, понять, воображением проникнуть в замыслы противника, который тоже, черт побери, думает, хитрит, выискивает слабые места в обороне.