Отец.
Мне повезло с родителями. Несмотря на те несколько лет натянутых отношений между ними, которые, тем не менее, в скандалы не выливались, — ни мама, ни папа не говорили об этом ни тогда, ни после, — я росла в относительно стабильной домашней атмосфере. И мама, и папа работали. У обоих были интересы вне их профессиональной деятельности: папа играл на виолончели в любительском струнном квартете; мама увлекалась историей рукоделия. Они оба воодушевляли и любили меня. И при мне никогда не обсуждали свои личные горести, переживания и семейные проблемы (лишь на четвертом десятке лет, изнывая под гнетом повседневных забот, поняла я, насколько потрясающе дисциплинированными были мои родители в этом вопросе). Да, отец мог бы возглавлять кафедру в каком-нибудь университете и быть автором новаторских книг по теории бинарных чисел. Да, мама могла бы путешествовать по миру, как мечтала в молодости, — однажды она сама мне в этом призналась. Я также подозреваю, что она часто сожалела о том, что вышла замуж слишком рано и не знала никакой другой жизни, кроме той, что вела с отцом. И еще, через два года после моего рождения родителей постигло большое горе: у мамы была внематочная беременность, которая привела к печальным последствиям. Мало того что она потеряла ребенка, у нее развились осложнения, и ей пришлось удалить матку. Я узнала об этом лишь тогда, когда носила под сердцем Салли и до ужаса боялась выкидыша (мои страхи оказались беспочвенными). Вот тогда мама и объяснила мне, почему у меня нет ни братьев, ни сестер. Об этом я спрашивала ее много лет назад, но в ответ услышала: «Мы пытались — не вышло». Теперь, когда возникли кошмарные опасения, что у меня, возможно, внематочная беременность, мама открыла мне правду, а я недоумевала, почему она ждала так долго, чтобы рассказать мне о трагедии, которая, должно быть, перевернула всю ее жизнь и до сих пор не дает ей покоя. Мама видела потрясение в моих глазах, потрясение и обиду, а я силилась понять, почему она ни разу не поделилась со мной своим горем и почему отец — с которым, как мне казалось, у нас были доверительные отношения — действовал с ней заодно и не посвятил меня в важную семейную тайну. Будучи тем, кто я есть — да, Бен был прав, говоря, что я всегда стремлюсь облегчить жизнь близким мне людям, — я ни разу вслух не излила свою боль в те дни, после признания мамы. Будучи тем, кто я есть, я убеждала себя, что родители действовали из добрых побуждений, опасаясь, что это известие глубоко ранит меня и что у меня, благополучно появившейся на свет, даже может развиться комплекс вины, узнай я об этом в юном возрасте. И все равно я места себе не находила. Впервые услышать такую страшную историю, когда тебе двадцать четыре… в общем, я пребывала в жутком смятении.
Дэн высказался прямо, по существу. И хотя изначально его реакция меня покоробила, со временем я поняла, что он смотрел в корень, когда, поразмыслив с минуту, бросил:
— Теперь ты знаешь, что у каждого есть свои секреты.
Слабое утешение. Дэн никогда не поддавался эмоциям. Но на первых порах как супружеская чета мы жили в полнейшей гармонии. Денег было мало. У нас появились дети, и на нас как на родителях лежала большая ответственность. Мы справлялись. Оплачивали счета. Купили дом. Мы оба работали и при этом самостоятельно растили двоих детей (лишь иногда привлекая приходящую няню или обращаясь за помощью к родителям). Мы не спали ночами, если дети мучились животиками, а на следующий день смеялись, вспоминая, как ругались в четыре часа утра. Конечно, нам не хватало свободы, и это угнетало. Но, хотя мы чувствовали себя немного зажатыми в своем тесном мирке, немного замотанными детьми и финансовыми обязательствами, в те годы, насколько я помню, в целом мы прекрасно ладили, благополучно обходили острые углы, в трудную минуту подставляли друг другу плечо, ничего не требуя взамен. Мы были вполне подходящей парой.
Подходящая пара. Звучит как-то уж очень прагматично, приземленно, неромантично. Впрочем, наши отношения никогда нельзя было назвать великой историей любви. Но и нельзя было обвинить нас в том, что в последний раз мы занимались сексом еще в период президентства Клинтона. Любовная близость была. Но еще до того, как Дэн потерял работу и стал отдаляться от меня, из наших сексуальных отношений исчезла страстность, мы больше не ощущали безудержного влечения друг к другу, которое так долго подпитывало нашу взаимную привязанность. Когда мы с Дэном познакомились, он производил впечатление человека надежного, уравновешенного, собранного, наделенного чувством ответственности, и эти качества привлекали (во всяком случае, меня). По характеру он сильно отличался от мужчины, который был до него…