Если следовать своим собственным субъективным суждениям о прошлом и настоящем, не очистившись перед этим, то чем это отличается от исполнения танца с мечом тем, кто даже не научился держать его в руках, или попытки сдуру перепрыгнуть через яму, прежде не оценив, насколько она широка? Разве в таком случае человек не отсечёт себе руку или не свалится в яму?
Тот, кто умеет выбирать, подобен гусю, выуживающему молоко из воды; тот же, кто не умеет выбирать, подобен священной черепахе, оставляющей следы. Поэтому там, где есть действие положительное и отрицательное и где выражено взаимодействие, приходить к людям и приносить им вред — значит обращать абсолютное в относительное. Не следует давать волю неправильному сознанию и с его помощью пытаться измерить глубокий смысл совершенномудрых. Это особенно справедливо потому, что сущность «учения одного слова» может быть установлена при помощи мириад методов. Разве не следует помнить об этом, чтобы избежать противодействия?
Дело не в том, что учеников, обладающих незаурядными способностями, некому вести; но даже если имеешь наставника, необходимо, чтобы нашло своё выражение глубокое действие; только тогда можно приблизиться к истинному пониманию. Если же ученик привязан к учению какой-нибудь школы и просто запоминает лозунги, эти всего лишь умозрительное знание, но никак не проникновение вглубь.
Вот почему древние говорили: «Если твои взгляды такие же, как у твоего наставника, то ты не обладаешь и половиной его добродетели. Только если взгляды твои превосходят взгляды учителя, ты можешь распространять его учение». Далее, Шестой патриарх говорил старшему Мину: «В том, что я поведал тебе, нет никакой тайны; тайна — в тебе самом». А Янь-тоу сказал Сюэ-фэну: «Всё проистекает из твоего собственного сердца».
Таким образом, говорить, бить палкой, гневаться — всё это не зависит от полученного от наставника наследия; как может непостижимое и чудесное действие, совершенно свободное, требовать чьего-либо одобрения?
Даже жемчуг и золото, если ни во что их не ставить, утрачивают свою красоту; даже галька и камни, если высоко ценить их, источают свет. Если отправляешься в путь тогда, когда должен это делать, сущность и явленность — в твоей власти; если действуешь тогда, когда должен действовать, не утрачиваешь и не упускаешь ничего.
То, что может дать достойный, не предназначено для недоучек. Не следует быть подобострастным педантом и привязываться к словесным оболочкам, полагая, что это и есть подлинный дзэн; не следует шевелить губами и деснами, полагая, что это и есть высшее понимание. В учение невозможно проникнуть с помощью языка; его невозможно постичь с помощью мысли. Мудрость рождается в обители бесконечного ничто; дух обретается в царстве неизмеримой глубины. То, что может сделать дракон или слон, не под силу ослу.
Тот, кто будет распространять колесницу учения и рассуждать об основах учения, должен прежде всего понимать, в чём смысл того, о чём говорил Будда, а также обрести гармонию с сознанием наставников прошлого.
Только после этого можно воспитывать учеников и направлять их практику, в зависимости от их способностей.
Если же ты не знаешь ни учения, ни принципов, но просто привязываешься к учению своей школы, если ты с готовностью приводишь доказательства, которые на самом деле ошибочны, ты навлечёшь на себя лишь осуждение и насмешки.
При этом учение сутр есть не что иное, как выявление следов; совершенная и мгновенная Высшая Колесница подобна столбу с указателем. Даже если ты постигнешь сотни тысяч видов сосредоточения и бесчисленные доктрины и методы, ты лишь усугубишь свои страдания и не поймёшь сути.
Более того, понимать обусловленное и возвращаться к абсолютному, собирать обратно к истоку все ростки и ветви, не принимать ни единой частички в царстве абсолютной чистоты и не отвергать ничего в практике просветлённой деятельности, делать непреложные выводы на основе явлений, подбираться к сущности и устранять трудности — всё это не имеет ничего общего с истоком дзен.
Есть немало великих людей, прекрасно знакомых с учением сутр, истинных приверженцев глубокого знания древних, которые пользуются своим красноречием как острым деянием и выставляют напоказ своё знание, как будто это залежи зерна в амбарах: когда они придут сюда, их следует научить спокойствию и сдержанности, дабы слова не нарастали как снежный ком. Когда они обнаружат, что все те слова и суждения, которые они выучили, есть не что иное, как богатство других, они впервые увидят несравненную сущность учения, которое подразумевает передачу знания вне какой бы то ни было доктрины.
Молодым ученикам не следует увязать в болоте, не вызывая насмешек других и навлекая позор на путь учения. Пусть они не считают, что в совершенствовании нет необходимости, а если и есть, то совсем незначительная. Если человек не понимает даже ветвей, как он может постичь корни?
В дзэн есть множество стихотворных и песенных стилей; некоторые короткие, некоторые длинные, одни древние, другие современные. В них звук и форма используются для выявления практической применимости; они высказываются о событиях, чтобы указать на состояние. Некоторые следуют принципу и говорят о реальности; другие осуждают положение дел, чтобы исправить нравы и поведение людей.
Таким образом, хотя их подходы различны, что неизбежно, поскольку они ставят перед собой разные задачи, все они выявляют великую причину. Все вместе они превозносят сосредоточение Будды, вдохновляя учеников последующих поколений и подвергая критике мнимых умников предшествующих времён. В любом случае главный смысл заключён в словах, поэтому как можно составлять их произвольно?
Порой я встречаю признанных наставников и способных учеников, продвинувшихся в медитации, считающих составление стихов и песен приятным времяпрепровождением и пустячным делом. Они просто изрекают то, что чувствуют в данный момент, и зачастую их «творения» ничем не отличаются от вульгарных речей. Стихи, составленные просто из импульсивных чувств, подобны досужим разговорам.
Эти люди говорят о себе, что их ничуть не беспокоит грубость и не тревожит неряшливость; тем самым они пытаются убедить других в том, что слова их выходят за рамки мирских условностей и якобы устремлены к высшей истине. Знающие насмехаются, читая их «сочинения», а глупцы принимают их на веру и распространяют их. Из-за таких людей принципы имён постепенно растворяются и лишь способствуют дальнейшему упадку доктринальных школ.
Разве вы не видели десятки тысяч стихов «Сутры цветочной гирлянды» и тысяч стихотворений дзэнских наставников? Все они написаны глубоким, живым и изысканным языком, все они утончённы, чисты и немногословны. Их едва ли можно назвать подражанием мирским нравам и обычаям, которые отличает манерность и претенциозность.
Чтобы и в последующие времена стихи оставались неотъемлемыми от пути и источали бы истину даже в устах многих, необходимо прежде всего внимательно изучать жизнь древних и заимствовать истории из их жизни сообразно обстоятельствам. Если человек не обладает большими способностями, он должен быть естественен и прост; зачем изображать мнимую талантливость и сыпать заумными изысками?
Изрекающий вульгарные глупости извращает сущность Пути. Насаждающий убогое и неправильное понимание сеет беду. Неубедительная ложь в конце концов лишь навлечёт позор.