«Подателя письма» вводят — высокий, стройный, с умным волевым лицом, он останавливается у двери и выжидательно смотрит. Так вот из-за кого пошел прахом мой отпуск?.. Что же, попробуем разобраться, что ты за птица. Предлагаю ему сесть и по глазам вижу, что он приятно удивлен моими берлинскими интонациями (с некоторых пор я убедился, что подследственные чувствуют себя на допросе куда спокойнее и ведут себя куда откровеннее, если я вставляю в речь берлинский жаргон: видимо, считают, что со своим — пусть даже в русской форме! — дело иметь проще... Как тут не помянуть добрым словом Марту Генриховну, хоть и помучила она меня изрядно с этими берлинскими оборотами...).
Он с каким-то удивительным для его положения достоинством садится.
— Господин обер-лейтенант, мне нечего рассказывать, поверьте! Я не совершал никаких умышленных преступлений против советских властей, я ничегошеньки не знаю. Меня попросили передать письмо, обещали заплатить. За это письмо меня чуть не задушил ваш сумасшедший майор, хотя к его содержанию я не имею ровно никакого отношения. Я не получил своих денег и вдобавок ко всему очутился в тюрьме. Жена дома беспокоится...
— Извините. Где это — дома?
— В Западном Берлине, разумеется.
— Разве не в Восточной зоне?
— Нет, я живу в Западном Берлине, Нойкельн, Лютцовштрассе, 33.
— Откуда у вас паспорт гражданина Восточной зоны?
— Ах, боже мой, это мой паспорт. До переезда в Берлин я одно время жил в Шварценфельзе. Паспорт просто остался у меня, уж вы-то должны понимать, что все эти зоны и сектора — для союзников, а для нас, немцев, Германия едина.
— Кто дал вам письмо к русскому майору?
— Представьте себе, не знаю. Какая-то женщина. Она приехала вчера к моей соседке, фрау Кохмайер... Собственно, я ее не видел, мне письмо передала сама Кохмайер, и она сказала, что ее гостья очень расстроена... Сами понимаете, отказать было невозможно.
— Откуда она приехала, эта гостья?
— Разве я не сказал? Из Восточной зоны.
— Точнее, пожалуйста.
— Понятия не имею. Не спрашивал.
— Как зовут эту женщину?
Он пожимает плечами:
— Если б я знал заранее, что вы меня об этом спросите, обязательно бы выяснил...
— Хорошо, оставим пока эту женщину. — Я вытаскиваю на стол оба удостоверения, раскрываю тот, что выдан в Восточной зоне, показываю ему:
— Почему этот человек похож на вас?
Он снова пожимает плечами:
— Я же сказал — это мой паспорт. Или вы хотите, чтобы я не был похож сам на себя?
Теперь я показываю западноберлинский документ:
— А здесь, как вы находите, здесь тоже есть определенное сходство?
Он смотрит на меня чуть ли не с любопытством:
— Как две капли. Это тоже я.
— Почему на этих удостоверениях разные фамилии?
Несколько секунд он с явным интересом рассматривает меня, потом усмехается:
— Послушайте-ка, обер-лейтенант! Вам, поди, кажется, что я попался? Залетел в западню? Эх, ребенок, — я же старше вас на два ранга, в прошлом, разумеется, в прошлом! Имя в этих документах тоже разное?
...Нет, нет, только не кипятиться! Наглость с него сойдет позже. Я вижу его внешне благодушным, он пусть видит меня простаком, эдаким недотепой, которого вдруг удастся обвести вокруг пальца...
— Я спрашиваю не об имени, а о фамилии.
— Ах, бог мой! Имя одно и то же в двух документах потому, что у меня одно-единственное имя. Фамилии разные, ибо у меня две фамилии: одна по матери, другая по отцу. Такой вариант вас устраивает? И уж если русские оказали вам честь, надев на вас свои погоны, то, наверно, что-то учли? Я думал, знание нашей немецкой жизни... — он говорит это чуть ли не нравоучительно. Чувствуется, что он сечет меня с упоением.
— Хорошо. Вашим ответом я удовлетворен вполне. Теперь объясните, где вы жили в Шварценфельзе?
— Гетештрассе, 41, квартира 17. Это адрес моей тетки. Я жил у нее. Тетку зовут Анна-Луиза фон Амеронген. У нее двое детей: дочь Христина, совсем взрослая девушка, и сын Райнер, лет десяти. Муж тетки, майор Гуго фон Амеронген, погиб на Восточном фронте, где-то в Белоруссии, летом 1944.