— Мистер Ньюмен, позвольте заявить, что ваши руководители поступают крайне неразумно, действуя подобным образом.
Глаза Ньюмена чуть сузились.
— Сегодняшний инцидент?
— Конечно. Ведь это немцы, их нельзя запугать. Зачем было приглашать эту красную ораву в Западный Берлин и там устраивать потасовку? Конечно, они ответили кулаками и всем, что попало под руку. Уж если они оказались под влиянием коммунистов, их следовало разубедить, разагитировать, — не знаю, что там еще можно было сделать. Но только не пускать в ход дубинки и пожарные шланги. Двух избитых девушек они прямо с границы сектора притащили на носилках во дворец спорта в Вайссензее, в этот «Зеленбиндерхалле», где как раз шел митинг. Понимаете, какое воздействие произвел на всех вид двух девчушек? Обе истерзанные, забинтованные, блузки в крови... Там такое творилось...
Ньюмен перебил:
— Можно подумать, вы все это видели!
— Разумеется.
Глаза Ньюмена сразу отяжелели.
— Разве я разрешал?
Но смутить Лансдорфа было невозможно:
— Мистер Ньюмен, как я смогу работать с вами, если не буду пользоваться вашим доверием? Вы остаетесь здесь, в Берлине, я буду там, в зоне. Жизнью рискую я. И я должен знать психологию этих красных немцев так же хорошо, как я знал каждого своего матроса. Понимаете? Иначе любой из этих желторотых будет сильнее меня, а я этого не хочу.
Удивительно, как он сегодня разговорился, этот Лансдорф. И как он сказал — «...это немцы, их нельзя запугать...» Хоть красные, хоть и враги ему, а вроде бы гордится...
Тетка Лансдорфа, фрау Анна-Луиза фон Амеронген стала нищей (собственно, нищей лишь в ее разумении) в одну минуту — во время англо-американского налета в ночь на 5 апреля: бомба угодила в ее универсальный магазин. До мая 1945 года фрау фон Амеронген с двумя детьми жила за счет свободного капитала и расходовала она его так экономно — даже скорее скупо, — что к приходу русских у нее еще оставалось около двадцати тысяч марок. Но с приходом русских все операции в банках и в сберегательных кассах были временно приостановлены до особого распоряжения. Фрау фон Амеронген стала «трюммер-фрау», так называли женщин, разбиравших развалины зданий. В жару и ненастье она, как и тысячи других женщин, выходила на улицы — собственно, на то, что от них осталось, — в перешитых мужских брюках, в растоптанных танкетках-босоножках на сплошной подошве, и либо стояла в цепочке, передавая из рук в руки кирпичи, либо укладывала их в штабели у края тротуара, либо лезла на завалы, выискивая уцелевшие. К вечеру ныли плечи, поясница, кружилась голова. Но за это платили, и фрау фон Амеронген на следующее утро снова натягивала брюки, совала ноги в растоптанные танкетки, укладывала два тощеньких бутерброда в купленный на черном рынке солдатский котелок с крышкой и брела на улицу, где собиралась бригада.
Мысль открыть свой магазин ее не оставляла — надо было лишь найти компаньона. И компаньон должен был принести недостающий капитал: на ее замороженные в банке двадцать тысяч основать новый магазин было невозможно. А уж она, фрау фон Амеронген, внесла бы как свой пай умение организовать дело, умение поставить торговлю... Подкопив денег на объявление, она отнесла в редакцию городской газеты давным-давно составленный и тщательно продуманный текст: «Серьезная блондинка 43—1,45[8] ищет компаньона для самостоятельного дела; возможен брачный союз». Объявление казалось ей исполненным чувства собственного достоинства, привлекательным для престарелых владельцев солидного капитала, краткость же текста делала объявление относительно недорогим. В течение месяца редакция пересылала ей предложения, но все это было не то: ни солидности, ни основательности, ни подходящих капиталов у претендентов не было.
В конце 1946 года фрау фон Амеронген пошла в продавщицы — стала работать в торговом кооперативе, по-немецки «Конзум», которые были ликвидированы фашистами в 1942 году и вновь созданы в Восточной зоне по распоряжению Советской военной администрации еще в 1945 году. Торговать она действительно умела — знала, как показать товар, чем привлечь покупателя, как ему угодить, — и потому быстро стала старшей продавщицей, а там и заведующей галантерейным отделом — благо, за эти два года обстановка в Зоне во многом изменилась, товаров стало больше. Но так были живы воспоминания о довоенной жизни с погибшим мужем, так хотелось полной независимости — без заведующего магазином, и без совета кооператива, и без постоянной комиссии, и без ревизионной комиссии, — что мечта о собственном магазине превратилась в навязчивую идею. И хотя фрау фон Амеронген работала все так же прилежно, — иначе работать она просто не умела, — не принимала она в душе этой новой жизни, при которой ей никак не удавалось стать, как говорят немцы, «самостоятельной», завести свое дело. Не принимала всего того, что принесла в Германию эта новая жизнь. И никак не хотела согласиться с тем, что эта новая жизнь отняла у нее дочь.