Алексей Петрович смотрел в умные глаза сухощавого энергичного Георга Ханке, заместителя бургомистра, и битый час мягко и терпеливо доказывал этому члену христианско-демократического союза, что господь бог послал своего сына на смерть ради спасения людей — понимаете, герр Ханке? — людей! — и посему долг их, майора Хлынова и Ханке, в первую очередь помочь именно людям, ибо сказано: «Воздай кесарю кесарево, а уж потом богу богово», так что бог, наверное, не обидится на них за отсрочку восстановления храма на год-другой — бог ведь все равно вечен...
Потом Ханке, понимающе улыбаясь, проводил Алексея Петровича до дверей:
— Я весьма рад иметь дело с умным и понимающим человеком. Кстати, господин майор читал Евангелие на русском или на немецком языке? Ах, на обоих! До свиданья, господин майор! Всего хорошего, господин майор...
Везенье началось со вторника, с вечера: позвонил партийный секретарь с шахты «Кларисса» и сказал, что шахтеры решили ввести у себя ударные смены: раз в месяц работать бесплатно, а заработанные деньги пойдут на детские сады и школы, и просят комендатуру прислать товарища, чтобы рассказал, как понимать ленинские субботники...
В среду позвонили из Земельной комендатуры — городу выделили дополнительно полтораста тонн угля специально для творческой интеллигенции, разумеется, сверх установленной нормы, а так как норма была крайне скудной, Алексей Петрович возликовал.
В субботу Алексей Петрович приехал в магистрат, у Ханке его ждали несколько владельцев частных библиотек. Честно говоря, Алексей Петрович опасался, что не сумеет убедить этих людей в необходимости того, что, по его глубокому убеждению, надо было сделать: изъять из библиотек все произведения писательницы Хедвиг Куртс-Малер. Писательница сия, доживавшая на юге Баварии восьмой десяток, была весьма плодовитой, в одном только 1920 году она ухитрилась написать — и издать, разумеется! — 14 романов по 300 страниц! Но все ее 207 книг — сплошное бульварное чтиво, которое расходилось стотысячными тиражами перед первой мировой войной, которое сегодня, в условиях послевоенного книжного голода, усиленно навязывают западногерманскому бюргеру и которому не место в Восточной зоне. Алексей Петрович все это понимал, но он знал и то, что творения Куртс-Малер пока читают и в нашей зоне, так что владельцам библиотек ее книжки приносят доход, и потому не был уверен в легкой победе. Тем неожиданнее оказалось выступление владелицы одной из лучших в городе библиотек, фрау Элизабет Франке, женщины высокой, в меру полной и несколько излишне самоуверенной. Вот эта нежданная союзница горячо поддержала Алексея Петровича, а с мнением ее в других библиотеках считались, словом, решение приняли единогласно.
И всю эту удачную неделю Алексей Петрович как-то не думал о Карин Дитмар и встреч с ней не искал, — мысль такая даже не возникала, было это не в его характере, — но, увидев ее вечером в ту же субботу в Обществе советско-германской дружбы, неожиданно для себя понял, что рад этой встрече, и подумал — как хорошо, что они встретились именно здесь, в доме, который он давно любил как частицу своей далекой Родины.
Карин Дитмар улыбнулась ему, словно давнему знакомому, и сказала по-русски:
— Здравствуйте, товарич майор.
Именно «товарич», потому что русское «щ» по-немецки не произносится.
— Здравствуйте, фрау Дитмар! Так вы говорите по-русски?.. Это приятный сюрприз.
Она с видимым удовольствием рассмеялась и перешла на немецкий:
— Извините за мистификацию. Это была моя единственная русская фраза. Я видела вас в концерте: знаете, артисты умеют отлично видеть и чувствовать зал, если, конечно, артист настоящий, а мне почему-то кажется, что я такая... Я не очень хвастаюсь? Конечно, я теперь знаю, кто вы. Я о вас наслышана — тут только и разговоров, что герр майор Алексей: он сказал то, он не советует это. Я рада, что вы именно такой, каким я вас представляла: вы добрый. Я это чувствую по вашему лицу, да, да, я немножко разбираюсь в этом, — и она снова рассмеялась.
У них как-то сразу установились ровные дружеские отношения людей, связанных общей целью и общей работой: Карин для пополнения репертуара нужны были русские и советские песни, и Алексей Петрович выискивал в журналах, поступавших в общество, те, которые казались ему подходящими, и делал подстрочные переводы, а затем какой-то поэт, знакомый Карин, превращал его перевод в стихи.