— Почему так, позвольте узнать?
— Мне кажется, и майор Хлынов, и Карин Дитмар будут искать любую возможность увидеться. Встречи будут тайными, — значит, коль скоро Си-Ай-Си о них знает, они опять могут стать объектом шантажа и провокаций: их в покое не оставят.
— Ага! — Он удовлетворенно откинулся на спинку кресла, словно в чем-то очень важном для себя удостоверился. — Значит, и вы так считаете?
— Да, если смотреть на дело трезво... Но мне их жаль — и майора Хлынова, он и впрямь пришелся мне по душе, и тем более Карин Дитмар: удара такого она не заслужила, и ей нелегко теперь придется.
— Ну, я вижу, вы рассуждаете зрело. Выходит, понимаете — наше с вами личное отношение к этим людям изменить ничего не может. Так, что ли?
— Да, товарищ полковник.
Часы на стене мелодично отстукали без четверти одиннадцать. Полковник, пока длился перезвон, глянул на свои, покачал головой, поднес часы к уху, обернулся ко мне — взгляд снова стал строгим, словно бы отчужденным, и я понял, что пора уйти.
— Разрешите быть свободным, товарищ полковник? — Я поднялся.
Он секунду-другую еще смотрел на меня со своей странной улыбкой, потом сказал:
— Да, идите и передайте вашему начальнику: я благодарю за информацию. Да и весь этот разговор с вами кое-что прояснил.
В приемной уже толпились люди: через несколько минут заседание должно было начаться. У окна стояли полковник Егорычев и майор Хлынов, лица их были спокойны и сосредоточенны. Мне оставалось лишь проститься с ними, но Хлынов чуть задержал мою руку в своей, и я понял, что он хочет что-то сказать.
— Наверное, мы уже не увидимся. Жалею, что судьба свела нас в этой нелепой ситуации. Но я остался самого лучшего мнения о вашем начальнике и о вас. Это великий дар — уметь сострадать.
— Оставьте, Алексей Петрович. Еще Дзержинский сказал, что человек, лишенный чувства сострадания к человеческому горю, должен уйти с чекистской работы.
— Да? Я не знал. Я хотел сказать по-своему: в вашей работе черствый человек опасен для окружающих...
Вышедший из кабинета полковника Варганова адъютант пригласил товарищей офицеров заходить, и люди, переговариваясь вполголоса, неторопливо двинулись к двери.
Я пожал еще раз руки полковнику Егорычеву и майору Хлынову, подождал пока за последними офицерами закрылась дверь, под строгим взглядом адъютанта надел плащ и вышел на улицу.
Иссиня-черные тучи обложили все небо, было холодно и безветрено. Тут же повалил липкий сырой снег — крупные хлопья его летели вертящейся чередой, скользили плавно за ворот и отвороты плаща, оседали на козырьке фуражки, сразу же таяли и стекали холодными каплями на лицо. Я подумал, что в России, наверно, такая же погода, и снег там идет так же, только пушистый и мягкий, и завтра, наверное, майор Хлынов будет уже там, в России... О том, что и мне через день лететь в отпуск, в этот момент почему-то не подумалось.
Конечно, каждое дело, которое расследуешь, — частица и твоей жизни. И хотя не все дела запоминаются, я знал, что это — запомню.
И еще одна встреча
В апреле 1962 года я возвращался из отпуска домой, в Кузбасс, и на неделю задержался в уже по-летнему теплой Москве. Хотелось навестить кое-кого из старых сослуживцев.
Поднимаясь по забитому людьми эскалатору на «Дзержинке», я вдруг поймал на себе пристальный взгляд какого-то представительного, полного мужчины с совершенно лысой головой — он спускался по соседнему эскалатору. Еще через секунду мы разминулись, но продолжали смотреть друг на друга: лицо его казалось мне знакомым. Он улыбнулся, махнул рукой, и я вспомнил — полковник Егорычев!
— Подождите внизу, я спущусь! — крикнул я, и он закивал — мол, да, да, понял.
Спустя несколько минут мы радостно жали друг другу руки.
— Что же вы в штатском, товарищ полковник? — Я с удовольствием смотрел в его совсем не постаревшее лицо. Был он бодр, свеж и в отменном настроении.
— Оттого в штатском, что давно не полковник, давно демобилизован, еще в пятидесятом, как комендатуры расформировали. Живу в Томске, в столицу приезжал в ВАК[20]. Знаете, что это за зверь? Ну да, вам ведь все положено знать, профессия такая... Кстати, вы-то отчего в штатском? Уж не сменили ли профессию?
— Да нет, сейчас в отпуске. Скажите, вы часом не знаете, что стало с майором Хлыновым?
— Так вы его не забыли? Да, толковый был работник, что там говорить! Так вот представьте — знаю. Во-первых, Алексей Петрович тогда демобилизовался, вернулся в школу, на преподавательскую работу. Был завучем, потом директором школы. Во-вторых, в пятьдесят четвертом, после того Указа — помните, насчет браков с гражданами из стран народной демократии? — так вот, после издания того Указа Алексей Петрович начал хлопотать, и через полгода своего добился.
20
ВАК — Высшая аттестационная комиссия, рассматривает и утверждает решения о присвоении ученых степеней.