Рассказывая, дядя Володя все время посмеивался и не столько над приключениями своего удачливого деда, сколько, по-видимому, надо мной: я сидел, развесив уши, забыв на несколько минут обо всем. Я люблю такие байки: в них предания затейливо переплетаются с действительными событиями, и сразу не отличишь, где реальность, а где вымысел. Я задумался, замечтался.
Но дядя Володя быстро вывел меня из этого состояния.
— Может, это ваша «Золотая Баба» показала кукиш моему деду? — весело сказал он с откровенной издевочкой.
Я ответил какой-то шуткой и круто вернулся к нашим делам. Чтобы дать понять старику, сколь замысловаты бывают обстоятельства в подобных операциях, спросил:
— А нет ли тут какой-нибудь связи между туристами и парашютистами?
Конечно, сам я не чувствовал и не мыслил такой связи, а просто механически сопоставил: день в день в белой тайге появились и те, и другие.
Дядя Володя в ответ — как посмотрит на меня! Не то что укоризненно, а прямо уничтожающе. И сказал тихо-тихо, оглянувшись, — не услышала бы дочь.
— Вы уж, товарищ майор, и меня тогда зачислите в эту общую банду. Какое имеете право подозревать вы, если их видел я, видели многие наши, они у нас в Р* ночевали, и ни у кого никаких подозрений не возникло?
— Но вы меньше моего знаете в этой области. А у меня это постоянная работа, — возразил я, подзадоривая старика.
— Ничего! Газеты мы читаем. — Дядя Володя крепко обиделся. — И как сто миллионов монет выделяются неким правительством для тайной работы против нас и расходуются — представляем. Это у вас в городе голубей поразвели и за голубями все забывают.
Вспоминая эту ночь ожидания, проведенную у Чурсина, я улыбаюсь про себя: как все обернулось неожиданно, и как после все оказалось запутанным и усложненным!
Без стука, без шума сержант Митя спокойно кого-то привел. Мы с дядей Володей услышали только тогда, когда сержант в сенях начал снимать сапоги и заставлял кого-то тоже разуваться:
— Чисто́ у них. Понимаешь! Половики! И в уличной обуви заходить не принято, — объяснял он. — Уважать надо!
Мы поднялись навстречу. Сержант Митя вошел вместе с рослым мужчиной. На лице напряженно улыбающегося незнакомца мы прежде всего увидели крупные мохнатые брови, застывшие в настороженном изломе. Одет по-альпинистски, сбоку на куртке не хватает кармана, выправка военная, ноги поставил, как в строю, — пятки вместе, носки врозь.
— Товарищ майор! — торжественно доложил сержант Митя, хотя ему и запрещено так называть меня. — Задержан иностранный парашютист, нарушивший воздушное пространство СССР вчера ночью и направлявшийся, по его заявлению, в милицию, то есть ко мне. Сопротивления не оказывал. Обыскан. Оружия при нем не найдено. Вот его предъявленные лично им документы. Мною не просмотрены, ввиду отсутствия уличного освещения в данном населенном пункте.
Сержант протянул мне пачку документов, а бровастый мягко шагнул вперед и скороговоркой тоже отрапортовал:
— Так точно! Юрий Попов! Нас было пять человек. Четырех я убил. — Говорил он четко, видать, заранее подготовил свой рапорт. — Добровольно отдаюсь в руки властей. Прошу принять. Оружие и вещевой мешок у меня отобрали по дороге ваши, советские бандиты. Имею ценные показания, готов сообщить их уполномоченному лицу...
Всю ночь я занимался добровольно сдавшимся бровастым. По его показаниям, оставалось только проверить — найти четырех убитых — и задача выполнена. Он якобы, еще проходя курс в диверсионной школе, задумал перейти к нам и во всем признаться. По происхождению он — русский, гитлеровцы вывезли его ребенком с оккупированной территории. Родителей не помнит.
Готовили их всех пятерых для самой коварной цели. Они не должны были шпионить в обычном понимании этого слова, не должны совершать диверсий, а пристроиться где-нибудь на большом заводе и жить, работать, усердно изображая передовых советских людей, чтобы в конце концов занять как можно более высокий пост. До первого, так сказать, выстрела.
Своим планом — отдаться советским властям — бровастый якобы поделился с одним своим другом по школе. Друг одобрил его план и посоветовал всех остальных перестрелять — искупить свою вину перед Россией и снискать милость, а каждый добровольно сдающийся по советским законам прощается. Друг снабдил его перед вылетом на нашу территорию дополнительными патронами.