— Какой завод? Цех? — спросил я.
Сережка удивился:
— Если вы такой работник, за которого себя выдаете, вы должны знать пропуска наших предприятий. Вот это — означает завод, это — цех, это — проходная... А это — то, что я дружинник, могу пользоваться телефонами заводской охраны, недавно у нас ввели... — И, словно спохватившись, добавил насмешливо: — А может быть, и все наоборот...
Я не знал условных значков на пропусках наших заводов, и меня возмущал дерзкий тон Сережки. Я напустился на него.
— Бродите по лесу — грабите прохожих! Где ваши остальные? Что это за компания подобралась такая? Как вы себя ведете?..
Долго не прощу себе этого. Мне тогда еще не были известны подробности Сережкиной встречи со студентами, история с рюкзаком и пистолетом. Основываясь только на том, что бровастый признал грабителя и рюкзак принес Сережка, я как следует отчитал парня, накричал.
Он выслушал, поднялся, побледнел. На лице — такая решимость, что я подумал: уж не собирается ли он опять кинуться в драку?
— Не знаю, уважаемый, кто вы на самом деле, но в нашей стране чекисты так не ругаются и, прежде чем говорить, хорошенько думают... Точно... — произнес Сережка весомо. — И вообще, если вы настоящий!.. Трудящиеся работают! Налоги платят. Долю своего труда отчисляют! Вас содержат!.. Чтоб вы охраняли нас!.. Чтобы...
Готовый ко всему, он выпалил это единым духом, возвысив голос, резкий, с мальчишеской хрипотцой. Он чуть заметно глянул искоса на керосиновую лампу, затем на окно, словно примерился разбить — потушить свет и выскочить, как это делают герои приключенческих книжек. Я погасил лампу: вокруг давно было светло. Сережка разочарованно сел и напустил на себя каменное безразличие.
У меня тоже есть самолюбие, меня задели его слова. «Подумаешь, он меня содержит!..» Я взял себя в руки. Потрепанный вид Сережки так не соответствовал его речам, что трудно было не высмеять их. «Впрочем, — прикидываю я теперь, — за его словами, видать, крылась гражданская гордость».
— Неумело, неумело выражаетесь, — пробормотал я тогда, мобилизуя свое самообладание.
Выручил старик Чурсин. Он слышал Сережку, разуваясь в сенях, и вошел в комнату с веселым смехом:
— Правильно, парень! Охранять нас! И — с нашей помощью!.. А ну-ка, покажи свои обувки... Так и есть! Стало быть, это ты на откосе, в распаднике за кедрами шел впереди меня и не спустился по россыпи, а скатил камень?
— Я, — просиял Сережка. — Точно! Позади меня шли вы?
— Я, — так же обрадовался дядя Володя. — Молодец! Хорошая хитрость. Уралец или сибиряк? — И сам себе ответил, ласково ощупывая Сережкины плечи. — Векшин? Стало быть, ура-а-лец. Сибиряки — они покрепче, уральцы — похитрее. Ну, не обижайся на ребят, что немного поклепали: тут такая ситуация... А зовут тебя как?
— Сергеем.
— Ну, докладывай, Сергей. Что своих бросил? Что случилось?
Сережка своим рассказом все усложнил. Я уже построил для себя логическую цепь всей сути происшествия в тайге. Версия бровастого — пять человек, и он убил четверых — мною принималась при условии, если будут найдены парашюты и трупы. Я допускал, что бровастый, может быть, все наврал, но он должен будет показать место разыгравшейся у них трагедии. Сережкина версия опять все путала.
— Может быть, их было пять? — допытывался я.
— Шесть, — настаивал Сережка.
Конечно, проще всего не ломать голову разработкой новой версии, а начать поиски парашютов, убедиться в их количестве и делать выводы. Но если их там пятеро живых, вооруженных? Они не будут сидеть на месте. И они могут сбить заслоны, если станут выходить из тайги. Я смотрел на карту: придется обследовать, возможно, до нескольких тысяч квадратных километров. Математика — штука упрямая: двести километров ширины, не меньше, помножить на минимум двести километров длины — получается сорок тысяч!
Я еще раз допросил бровастого. Он снова рассказал, что их было пятеро, четверо убито. Подробно описал, как он опускался на высокоствольный березовый лес, плотный, без единого просвета, как, застряв среди ветвей, запутался в стропах парашюта, обрезал их и, встав на ноги, начал расстреливать остальных, и они, не достигнув земли, повисли мертвыми на деревьях.
С оговоркой, что это, возможно, неточно, он показывал на своей довольно подробной карте: пять-десять километров севернее лагеря Сережкиных товарищей. Бровастый готов найти трупы на парашютах. Правда, это очень трудно: полдня он двигался оттуда по прямой сплошным березняком, однообразным и густым, не встречая никаких ориентиров. Но он настаивает на том, чтобы непременно отыскать убитых — проверить его показания.