Его услышали, несмотря на оглушительное стрекотание мотора. Водитель, переглянувшись со мною и получив молчаливое согласие, впустил. Сережка пожал ему руку, а мне сказал со сдержанным негодованием:
— Как не стыдно, Алексей Михайлович!..
Если бы в кабине не было постороннего, бровастого, Сережка, наверное, опять наговорил бы мне кучу неприятностей. Он, оказывается, попросил на всякий случай дочку Чурсина разбудить его, когда все соберутся отлетать.
Предусмотрительно!
Я смолчал. Сережка обулся и, поглядывая вниз на раскинувшуюся под нами тайгу, начал уписывать Нюсины шаньги. Мне очень хотелось попросить у него кусочек, но я, конечно, не сделал этого: неудобно.
Глава восьмая
СПЕСИВАЯ ГОРА
В то солнечное утро у палатки Сережкиных товарищей произошли события, подтвердившие предания о спесивости горы. Дед Чурсина, оказывается, не врал, хотя дядя Володя и сам не верил в то, что мне рассказывал.
Весь предыдущий день и всю ночь Коля и Вася с Надей и Зиной-беленькой прилежно поддерживали костер. Они старались, чтобы дым шел как можно гуще и, не скупясь, подкладывали сырые ветки, траву, листья — вперемежку с большими плахами. А когда стемнело, наваливали столько сушняка, что костер постепенно раздавался ввысь и вширь, слой раскаленных углей под огнем рос и рос.
Стараясь не опалиться, не обжечься, повар Вася прилаживал над костром котелок — вскипятить воду для бульона на завтрак. Он уже приготовил кру́жки, положил в каждую по два мясных кубика, а для Нади — три. Заспешил и стал разгребать пылающие сучья, чтобы поставить воду где-нибудь сбоку на пышущие жаром угли покрупнее. Рогульки и перекладина давно обгорели, а небольших камней поблизости не оказалось. Вот Вася и возился.
Остальные спустились в овраг под горою, где лежал упрессованный за зиму снег. Оттуда вытекал крошечный ручеек. Талой водой туристы и пользовались — и умывались и пили.
Котелок, поставленный Васей на угли, неожиданно подскочил и опрокинулся. Вася выругал себя за оплошность, налил воды из другого котелка и крикнул товарищам:
— Прихватите с собой еще водички!
— Ладно, умыться сам придешь сюда! — ответил из оврага невозмутимый Коля.
Настроение у всех четверых вошло, что называется, в норму. Они успокоились и были снова беззаботны, веселы. Молодежь! Первое время часто и с опаской посматривали на белую тайгу, но там вся природа, казалось, спала́, и тревога, поднятая Сережкой, улеглась.
Надо отдать должное Коле — он своими мягкими распоряжениями и здравыми рассуждениями поддерживал в коллективе выдержку и уверенность. Ну что ж, если из тайги появятся какие-нибудь люди! Мы-де сделаем вид, что ничего не знаем и ничего не подозреваем, будем с ними ласковы, предупредительны и гостеприимны. Постараемся задержать их возле себя. Не может быть, чтобы Сережкино сообщение кому следует оказалось новостью, если это на самом деле недобрые парашютисты. О них уже наверняка знают, их вот-вот начнут искать.
Правда, ночью ребята спали неважно: все-таки страшновато. Они поочередно дежурили на ближайшем валуне, с него хороший обзор местности. А большую часть ночных полусумерек просидели у костра и развлекали друг друга всякими россказнями.
Толковали и о «Золотой Бабе», и о «Великом Полозе». Вспомнили и «Хозяйку Медной горы», и «Каменный цветок», и «Малахитовую шкатулку», и «Ящерку-огневку». Больше рассказывала Надя, — она знала почти все сказы Бажова. А слушал Надю увлеченней всех повар Вася. Он откровенно любовался ею, благо — Сережки не было, и никто Васе не давал тычка в бок: «Не заглядывайся на кого не надо».
Надя же возьми и придумай свою сказку, будто из прочитанных. «Золотая Баба», мол, это гордая и справедливая женщина. Она вышла замуж за богатыря по имени Урал. Всем был хорош богатырь Урал — и силен, и умен, и красив, но по мелочам ее часто обманывал. То медведя убьет, а скажет, что двух. То, говорит, сплошную электрификацию сделал. То дров наготовит на месяц, а похвастается, что на всю зиму. То еще что-нибудь. Любил преувеличивать, напрашиваться на похвальбу. А она не выносила показухи — ловила его на каждом обмане, и жизнь у них складывалась недружно. Тем более, что народ все видит, и всякая нечестность ей была известна.
И однажды, мол, когда богатырь Урал начал докладывать ей, что он уже построил лестницу до неба долезть, «Золотая Баба» вконец рассердилась на него, топнула ногой в золотом кованом сапожке и исчезла навсегда. С тех пор она только под землей ходит — все слышит, все знает, что Урал делает. И как только он поступит нечестно, так она ему поставит преграду на пути — камень ли, гору ли, чтоб споткнулся или упал, лоб расшибя. И так делает «Золотая Баба» каждому обманщику — любителю показухи.