— Алексей Михайлович! Семь комсомольцев готовы действовать и ждут ваших указаний. Перебросьте нас туда: у нас два ружья.
И получилось так, что я больше занимался Сережкой и его отрядом, нежели парашютистами.
Сейчас, когда все уже позади, я пытаюсь осмыслить все происшедшее. Сережка, Сережка!.. Иногда среди молодежи организаторами выбирают парней и девушек, умеющих лишь красно и верно говорить — показывать в речах свою, так сказать, передовитость. Это вожаки на спокойное время, они подчас даже стремятся сохранить во что бы то ни стало ровное течение бытия и, как правило, теряются на крутых поворотах жизни коллектива. И в минуту напряженную, когда надо действовать, во главе коллектива оказываются другие — те, что способны зажечь товарищей, встряхнуть, взбудоражить, повести за собой.
Позже, во время следствия, я подробно расспрашивал у Зины-беленькой: как же так получилось, что Сережка увлек всех ребят за собою? Ведь Зина — комсомольский организатор. Два студента грамотнее Сережки, опытнее в тайге. Коля Шевелев посильнее Сережки, крепче нервами, спокойнее, выдержанней. А Надя Зотова вообще любила распоряжаться, ей Сережка даже как-то сказал: «Жаль, ты не мужчина, не полковник, не командуешь танковой дивизией. Тебе бы это — как раз...» Один Вася по характеру — человек ведомый, не ведущий.
Зина-беленькая растерянно утверждала, что Сережка увлек всех случайно: он совсем неавторитетен, он и на заводе считается далеко не образцом молодого человека.
— У него и биография темная. — Она так и выразилась — темная. — Воспитывался без надзора, в большой семье, отец — слесарь, мать умерла, когда Сережке было десять лет. Рано бросил школу, работал рассыльным и потом электриком на лесозаготовках. Затем окончил ремесленное училище. Случались у него и неприятности из-за хулиганства. Был он и на какой-то новостройке, но сбежал, как говорит, «от расправы за критику». Ездил с комсомольцами завода на целину — на уборке урожая его и приняли в члены ВЛКСМ.
Состоит Сережка и в заводской дружине по охране общественного порядка. Но почти на каждом дежурстве у него происшествия. То увели в милицию мужчину, пристававшего к женщине, а он оказался ее мужем. То пьяного сторожа, уснувшего возле охраняемого магазина, посадили в мешок вместе с ружьем и подвесили на дверь. Утром пришел завмаг — скандал, пятно на всех дружинников, на всю комсомольскую организацию.
В общем, парень непутевый, — утверждала Зина-беленькая, считая виновником гибели Нади Зотовой — Сережку.
— Мы его исключим из комсомола: беспорядочный он, и вся жизнь у него путаная.
Я возразил — ведь у самой Зины жизнь далеко не простая: родители разошлись, поссорившись, каждый завел свою семью, и Зина жила то с отцом, то с матерью, в разных городах. Работала и чертежницей, и санитаркой, и машинисткой, и кассиршей.
— Я нетипичное явление для нашей молодежи, — сказала на это она. — Но я уже поняла, какой надо быть, а Сережка не понимает. Говоришь ему — не соглашается. Он ведь и книги читает — так всегда спорит. Знаете, что он однажды сказал на комсомольском собрании? Да, да, прямо на собрании. «Большинство, говорит, героев Достоевского, Толстого, Чехова мне не нравятся. Хлюпики, говорит, и бедолаги, только страдают, страдают и страдают». Это — о великой-то русской литературе так!..
Я подумал: мальчишеский нигилизм — нахватался верхушек и все отрицает, считая, что все познал. Но потом в заводской библиотеке мне отрекомендовали Сергея Векшина как пытливого и активнейшего читателя. Он очень любит Рылеева, Лермонтова, Герцена...
— От них, — говорит Сережка, — произошли революционеры, а не от Достоевского... У Толстого один Хаджи Мурат более или менее борец...
Мы с ним, когда разговаривали, изрядно отдалялись от сути трагического происшествия с Надей, которую Сережка, наверное, любил.
«Наверное» — потому, что Сережка еще молод по-настоящему разобраться в своих чувствах. Он говорил так:
— Не знаю, Алексей Михайлович. Не думал об этом. — И подавленно закрывался руками, так как я, возможно, слишком внимательно следил за выражением его лица. — Она была лучше всех наших девчат... Но что теперь толковать?..
И тут же, глянув сердито в сторону, грубо добавил:
— Дура! Не заметила, что шесть, и мне не поверила. Вот и ходила по лесу, разинув рот!..
Хотелось до конца понять его, и я заводил речь о современных книгах: какая — любимая, какой герой нравится?
— В книгах редко встретишь таких, чтоб нравились... Жизни мало, понимаете? — грустно отвечал Сережка. — Чувств больших нет. Хоть бы биографию интересную приводили писатели!.. Вот, возьмите жизнь художника, академика Федора Семеновича Богородского. Член партии с семнадцатого года, заслуженный деятель искусств! Он и циркачом был — «Ферри — человек без нервов», — и летчиком, и полным георгиевским кавалером, и комиссаром на флоте, и чекистом. Точно!.. А когда чествовали на каком-то торжественном юбилее знаменитого клоуна Виталия Лазаренко, Федор Семенович Богородский вышел и говорит: «Разреши, друг, приветствовать тебя по-цирковому». Встал на руки и прошелся, как акробат, — самому уже сорок лет было. Вот это человек! С большим чувством жил! Видели в Третьяковке его картины?.. Нашему, например, начальнику цеха так не сделать: мелковат...