— Логично, — одобрил Сологуб. — Украл и в опись не внёс. Очень даже логично! Фамилию твой ветеран не вспомнил?
— Не вспомнил, но я её сам нашёл. Заглотин фамилия того писаря.
— Подходящая фамилия. Точно он портсигар тиснул. Не мог с такой фамилией не тиснуть! Где обитает, выяснил?
— Не точно, но, скорее всего, в аду. В рай его бы вряд ли пустили.
— Помер, значит, — подытожил Сологуб. — А до того где обитал?
— Вы не поверите, Михаил Иванович, но в той самой станице, что в Даурии, откуда и Егоров, и Тимофеев родом, и где Тимофеев Егорова порешил.
— Знамо дело, не поверю, — кивнул Сологуб. — Такие совпадения только в кино бывают. Помяни моё слово, Гена, за такую удачу там, — Сологуб ткнул пальцем в потолок, — высокую плату потребуют. Так вы сейчас туда?
— Завтра вылетаем, Михаил Иванович.
— Ты, Гена, пиши с дороги, не забывай старика. Тискай «аську»-то, не стесняйся!
— Ну, чё, командир, за ними? — таксист вопросительно косил на Князева. — Я могу, если «бабосы» есть.
— Разворачивайся! — Князев с сожалением посмотрел вслед удаляющейся машине. — Возвращаемся в центр.
— Как скажешь, — немного разочарованно сказал таксист, выполняя маневр.
«Миллионщики хреновы! — ругался про себя Князев. — В область на «тачке» рванули. Деньги им девать некуда! А мне их теперь ищи…»
Жорж Князев, в миру Бухлов, то, что своё слово не сдержит, знал ещё тогда, когда бумагу подписывал. Точнее, Бухлов тогда думал, что сдержит, а вот Князев точно знал, что нет. А всё потому, что мнил себя лузером. И если бы он один. Вся редакция так считала. Потому и закрепилось за Князевым малопочётное прозвище «Жора Минус». А он очень хотел стать Плюсом. Просто бредил этим. Готов был ради «золотой» строчки копаться в любом дерьме. Впрочем, в газетёнке, которую он представлял, этим занимались все журналисты, и все рано или поздно находили свою золотую жилу. Нашёл её, казалось, и Князев. И помог ему в этом, как ни странно, такой же, как и он, лузер, и по совместительству одноклассник Венька Галкин. Хотя чего тут странного? Два минуса в определённой комбинации вполне могут дать плюс.
Капитан Галкин служил в ведомстве генерала Ерёменко, где звёзды, как известно, падают не столько на грудь, сколько на погоны. К тому времени, как три маленькие звезды расположились на погонах Галкина уютным треугольничком, начальство окончательно утвердилось в том, что для оперативной работы он абсолютно не пригоден. И его подвинули ближе к бумагам. Мог он, конечно, службу и оставить, но не захотел. Уж больно нравились ему красные корочки с вытесненными на них золотом грозными буквами…
В тот день на душе у Галкина было особенно паршиво. Ему в очередной раз дали почувствовать себя лузером. А ведь ещё с утра настроение у него было очень даже себе ничего. Поблёскивая новыми погонами, он вошёл в приёмную генерала Николаева и попросил адъютанта доложить о своём прибытии. Тот кивнул и снял трубку.
— Товарищ генерал, к вам капитан Галкин с бумагами… — Не притёртое ещё слово «капитан» приятно ласкало слух. — … Говорит, что срочно. Слушаюсь! — И уже Галкину: — Проходите!
В кабинете генерала было людно.
— Мы тут, капитан, присвоение очередного звания Максимову отмечаем, — пояснил Николаев протиснувшемуся к столу Галкину. — Давайте ваши бумаги!
Галкин протянул генералу папку и повернулся к виновнику торжества.
— Поздравляю!
Новоиспечённый подполковник Максимов улыбнулся.
— Спасибо! Так ведь и вас можно с капитаном поздравить?
Как сумел Галкин расслышать в этих словах насмешку? Но сумел. Потому лишь криво улыбнулся, кивнул, забрал папку с подписанными бумагами и, сделав вид, что не заметил протянутого ему стакана с водкой, поспешил к выходу. Недоумённый шум за спиной перекрыл генеральский басок:
— Да бог с ним!
Галкин шёл домой, не разбирая дороги, не видя перед собой ничего, кроме насмешливого лица Максимова.
— Вот, сука!
Вырвавшаяся наружу аттестация Максимову роковым образом совпала со столкновением с каким-то мужчиной.
— Это вы мне? — удивился тот.
Ещё и это! Галкину стало себя совсем жалко. Он поднял глаза на мужчину и пробормотал:
— Извините, это я не вам.
— А кому?.. — начал было мужчина, но осёкся, и уже совсем другим тоном прокричал: — Веник, ты ли это?!
Школьное прозвище заставило Галкина повнимательнее всмотреться в лицо мужчины.