Выбрать главу

– Иисусе, – выдыхаю я, приходя в себя. Я так сильно хочу ее... просто избавь меня от страданий.

Она прижимается к моей руке, покачивая бедрами, чтобы я оказался там, где она хочет, и это сводит меня с ума.

– Я хочу тебя внутри. Сейчас, Уэст.

На этот раз я не думаю. Я человек действия. Весь страх и тревога исчезают, когда я стягиваю с нее трусики и, просунув руку под ее бедра, поднимаю ее навстречу себе. Сильная дрожь сотрясает мои мышцы, когда я напрягаюсь от ощущения ее тела.

Она делает эту штуку своими бедрами, отчего я проникаю еще глубже.

– Блять. Ты пытаешься убить меня?

Ее руки поднимаются к моим волосам, пальцы цепляются и сжимаются, когда она вращает бедрами.

– У меня накопилось много фантазий... это может занять всю ночь.

Иисусе. Я зарываюсь лицом в ее шею и толкаюсь в нее все глубже. Сильнее. Мой член уже пульсирует от давления, желая освободиться.

– В тебе слишком хорошо... – Черт. У меня нет контроля. Я обхватываю ее плечи, когда она выгибается ко мне, ее чертовски идеальные сиськи чувственно трутся о мою грудь с каждым голодным толчком.

Мы похожи на завернутый крендель на диване, ее ноги переплетены с моими, и я не могу насытиться. Вколачиваясь в нее, словно гребанная машина, мне приходится поцеловать ее, чтобы снизить нарастающее желание втрахнуть ее в этот диван.

Она отвечает на поцелуй, наши языки переплетаются также отчаянно, как и наши тела. Тяжело дыша, она поворачивает голову и шепчет мне на ухо:

– Не сдерживайся.

Ее слова дразнят мою кожу, бросая мне вызов.

Безумие – вот на что это похоже. Когда грубое, неподдельное желание овладевает вашими чувствами, и вы становитесь его рабом. У меня нет собственной воли. Я беру ее тело, отчаянно желая каждый хриплый стон, каждый крик удовольствия, пока не чувствую, как она сжимается – так чертовски сильно, что я разрушаюсь – и она разрушается подо мной.

Я опускаюсь на нее, наслаждаясь ощущением ее тяжелого дыхания, которое обдувает мое лицо. Ее грудь вздымается синхронно с моей, гул моего сердца затихает вместе со мной, насытившись.

Она проводит пальцами по моим волосам, и я целую ее в шею.

– Мы можем сделать это еще сотню раз... тогда ты, возможно, будешь близок к тому, чтобы загладить свою вину передо мной.

Смех вырвался на свободу.

– Значит твоя месть – смерть от секса. – Но я целую ее, медленно и нежно. И я буду тратить каждую минуту своего бодрствования, чтобы наверстать с ней последние три года.

Глава 11

Мёртвые говорят

Доктор Йен Уэст

Я чувствую себя возрожденным. Я тот же самый человек, но меня подняли и отряхнули. Взбили и наполировали. Покрестили в церкви Портер.

Мелодраматично? Может быть, немного. Но это не просто секс (который был умопомрачительным, кстати); это то, что за ним последовал пугающий шаг, а я не свалился на задницу с эпичным провалом.

Я психолог, если помните, и прекрасно понимаю, что три года – нездоровый отрезок времени для целибата после потери партнера. И еще, если вы также помните, я не люблю общую психологию. Поэтому вы не видите меня в большом удобном кресле, спрашивающим невротиков, как они себя чувствуют.

Учитывая, что процесс скорби для каждого разный, я решил принять долгое путешествие для себя. К черту пять стадий Кюблера-Росса. Я сделал это по-своему! Поется в версии Сида Вишеса (не Синатры). Сарказм и Нетфликс были моими компаньонами, когда я не был поглощен работой.

Работа – отличный способ избежать этого.

Я стою у раковины в мужском туалете здания суда, восхищаясь здоровым цветом своей кожи, тем, как мой серый костюм хорошо сидит сегодня. Я мою руки и поправляю волосы, прежде чем уйти.

Я похож на ребенка в его первый день в школе, только это намного лучше. Сегодня первый день суда. Совершенно новое дело. С чистого листа.

Вроде как.

– Захожу внутрь, – говорю Мие. – Ты проверила биографию присяжного номер семь?

– Чарли проверяет. Наш учитель истории не голосует. За ним никаких следов.

– Ладно. – Тогда оценю его лично. Посмотрим, смогу ли я уловить его настрой. Присяжный номер семь, Эндрю Смит, наша темная лошадка. Его ответы были такими, какие мы хотели услышать во время допроса, но не уверен в какую сторону его качнет.

Один присяжный может изменить приговор. Я не могу допустить, чтобы это произошло во время самого процесса.

Прохожу через двери суда, чувствуя трепет в животе, когда смотрю туда, где обычно сидит Портер. Она отстранена на еще одну неделю в фирме, но это дело громкое. Ее фирма все еще хочет, чтобы она пристально следила за ним.

Только она пока не пришла.

Я занимаю свое обычное место в середине пятого ряда и достаю телефон. Печатаю ей короткое сообщение, затем останавливаюсь, нависая большими пальцами над экраном. Этот запах нового зала суда не единственное, что мне действует на нервы.

Я заканчиваю сообщение простым: «Занял тебе место».

Никакого сентиментального сюси-пуси. Портер знает меня как никто другой. Я не должен форсировать события с ней, так же как мы и не форсировали нашу дружбу. Я все еще могу быть тем же человеком, и это облегчение.

К тому же, Портер ненавидит это дерьмо. И спасибо ей за это.

Мы не обсуждали, что будет дальше. У нас не было разговоров об отношениях после секса. Нам и не нужно этого делать. Мы сделали первый шаг. Мы здесь. Вот и все. И это кажется правильным.

Судебный пристав проходит мимо моего ряда и кашляет. Громко. Я оглядываюсь и замечаю его прищуренный взгляд на моем телефоне. Я безмолвно извинился и выключил телефон.

– Кто-то сегодня очень бодрый и забывчивый, – зудит Миа в ухо. – Так не похоже на вас, доктор Уэст. К чему бы это?

То, как она это произносит, словно уже подозревает ответ, заставляет меня оттянуть воротник у шеи. Кто-то только что включил отопление.

– Не твое дело, Миа. – Это надо сказать, потому что бесполезно лгать аналитику, которая достаточно долго проработала на тебя, чтобы разложить все по науке. По поведенческой науке, если точнее.

– Портер прекрасно выглядела вчера вечером, – говорит она, рыбачит, закидывает наживку. – А ты как думаешь?

Видите? В моей компании нет секретов.

– Да, это так. Это платье очень ей шло. А теперь возвращайся к работе.

В динамике звучит ее смех.

– Да, сэр.

Я улыбаюсь. Ничего не могу с собой поделать. Я уже и забыл, каково это быть беззаботным. Насколько легкой становится голова, словно накачан наркотиками. Я собираюсь проверить, пришел ли ответ от Портер, и вспоминаю, что телефон выключен.

Смотрю сначала на часы, потом – на двери.

Судебный пристав объявляет о начале заседания и приглашает судью. О'Хара председательствующий судья, и я благодарю свою счастливую звезду.

– Судья О'Хара любит меня, – шепчу я Мие.

Ее фырк делает мое заявление немного менее правдоподобным.

– Помнишь, когда он выставит тебя из зала суда?

Верно.

– Ему почти... тысяча лет. Он не может этого помнить.

Судья О'Хара щурится в мою сторону, его губы вытягиваются в тонкую линию. Ну и черт.

– Давай сосредоточимся на присяжных, – говорю Мие. – Вот что важно.

– Я обновила их профайлы. Готова, – подтверждает она.

Я хрустнул костяшками пальцев.

Ощущение, что за мной наблюдают, покалывает кожу, и я смотрю в сторону стола защиты. Шейвер пристально смотрит на меня, в его глазах хитрый блеск. Сегодня никакой улыбки. Он сосредоточен, полон решимости. Человек дела. Его губы шевелятся, но я не понимаю, что он говорит. В ответ на его легкий кивок я отвожу взгляд.

После того, как Шейвер произнес свое слово, суд начинается, и Смигел не ходит вокруг да около. В его вступительном слове он сразу начал с триады о безумстве. Повреждение мозга, психотическое состояние и "восстановленная память".

Присяжные реагируют. Это нормально. Сейчас они как губка, свежая и готовая впитывать информацию. Как только процесс затянется, и они устанут от показаний и научного жаргона, тогда мы и ударим шоком и страхом. Оживим их. Вернем к жизни.

И заденем Шейвера за больное.

Правдой.

Я дважды прочитал вступительное слово Эдди, и меня до сих пор бросает в дрожь. Он вколачивает факты, которые обвинитель собирается доказать. Что Шейвер не страдает от травмы мозга. Что скандальный наркобарон, который все эти годы избегал ареста, умен и манипулирует людьми, что он попытается обмануть присяжных своими привычными манерами. И то, что Квентин Шейвер – психопат и хищник, который сознательно и методично преследовал Девин Тиллман, похитил ее, затем калечил ее и в конце концов убил.

Эдди вызывает первого свидетеля, доктора Максин Прентис. Судмедэксперт, которая осматривала Девин Тиллман.

Ага. Она тоже не ходит вокруг да около.

Если Смигел хочет доказать, что у Шейвера было временное помешательство, когда тот убивал Тиллман, тогда он должен доказать его опрометчивость. Само слово «временный» обозначает опрометчивый акт. Это правда, что помешательство может длиться дни, даже месяцы или годы, но здесь и речи быть не может о состоянии фуги. Тут взрывная защита, которая утверждает, что Шейвер был вне себя во время этого опрометчивого эпизода, когда он убил жертву.

Доктор Прентис зачитывает свои верительные грамоты, затем Эдди просит судмедэксперта обнародовать ее результаты во время обследования.

– Я обнаружила ушибы, расположенные вокруг запястий и лодыжек жертвы, которые уже находились на стадии заживления. Царапины на коже навели меня на мысль, что она была связана за несколько часов до своей смерти.

Эдди смотрит на присяжных и спрашивает:

– Например, веревкой?

Медэксперт кивает.

– Да. Веревка – наиболее вероятная причина такого рода царапин и синяков. Плетеные следы на запястьях жертвы сопоставимы с наиболее часто используемыми хлопковыми веревками. Жертва также страдала от обезвоживания, которое определялось по ее кожным тканям и органам.