– Не могу я сейчас глупостями заниматься, когда на кону другие дела, – наконец заговорил Петр Гордеевич, подошел, подцепил пальцем опущенный подбородок любовницы и заставил посмотреть на себя. – Много я тебе даю, Пава, не серди меня.
Она не сразу поняла, что в этот раз не просто не удалось, а чуть было не испортила все. Запоздало схватила его большую ладонь, прижалась к ней щекой.
– Люблю тебя, Петруша, больше всего хочу привязать к себе, вот и выдумываю.
Он не отнял руку, кажется, оттаивать стал. Павлина легко повела плечом, тонкая ткань спустилась, обнажив белую кожу.
И все же…
– Завтра не жди, – сказал он на прощанье и вышел.
6
Весь путь до дома Петр Гордеевич думал о Павлине, о том, что она словно морок – околдовала его. Маленькая, красивая, с молодым гибким телом и сладкими речами. И… почему бы нет? У других любовницы имеются, так почему бы и ему не завести, не устроить небольшой уютный домик, не навещать вечерами…
А три дня назад морок стал проходить. Там, в театре, сидел рядом с женой, смотрел на нее тайком и понимал – знает. Все знает про него и Павлину. Но держится, гордость сохраняет.
Усмехнулся невесело. Что в таких случаях остается, кроме гордости?
А потом был обед у Шелыгановой. Старуха не могла сдержаться, чтобы не дать понять – ведает про тайную жизнь Петра Гордеевича, забавляется.
«И я тоже хорош, – думал Чигирев. – Зачем повел их в театр? Другой день надо было выбрать, когда спектакль без Павлины играют».
Так унизить собственную жену. Не подумал.
Зато вечер у Шелыгановой окончательно охолодил его. Петр Гордеевич понял тогда очень ясно, почувствовал, как важна ему Любушка, и нельзя допустить повторения такого ее унижения. И надо как-то все исправлять.
«А ведь я ее люблю, до сих пор люблю, – размышлял он. – Когда мы стали отдаляться? Из-за чего? Сейчас и не вспомнить сразу. Вот если бы у нас были дети… да, дети… глядишь, и все наладилось бы. А Павлина… да что Павлина… театр захотела, ишь ты!»
Ее сегодняшняя просьба насторожила и очень не понравилась. Надо заканчивать с этой амурной историей… пока все окончательно не запуталось.
Дома в гостиной Петра Гордеевича ожидал Рысаков.
– Дамы наши уже спать пошли, – приветствовал он хозяина.
– А я вот по делам задержался. Одни заботы, Алексей Григорьевич, и днем и ночью. Совсем нет покоя.
– Знаю-знаю, сам так же. Не будете против? – Рысаков достал папиросу.
– Что вы, пожалуйста. – Петр Гордеевич сделал приглашающий жест рукой.
– Так вот, – закурив, Рысаков начал разговор, – загостились мы у вас, Петр Гордеевич, пора и честь знать. У самого в Москве дела, тоже крутиться приходится.
– Без этого никак, – согласился Чигирев.
– Ехать пора, а вопрос наш не решен. – Рысаков выпустил дым изо рта, рука с папиросой замерла.
Он хотел казаться уверенным и невозмутимым, но Петр Гордеевич знал точно, что это игра. Пока приезжие гостили в его доме, Чигирев отправил несколько писем московским знакомым с целью выяснить состояние дел Рысакова и получил ответ. В послании было написано, что месяц тому назад Алексей Григорьевич крупно проигрался, поэтому теперь нуждается в деньгах. Давать взаймы московские купцы не спешили, потому и поехал Рысаков «подлечить здоровье на свежем воздухе» по знакомым в маленькие города.
– Почему же не решен, Алексей Григорьевич? Деньги в долг дать могу, но только векселей мне не надо.
– Что же ты хочешь, Петр Гордеевич?
Так и сказал в лоб «ты». Чигирев усмехнулся. Вот теперь начинается настоящий разговор, без всяких политесов.
– Лавки в залог.
– Да в своем ли ты уме?
– Да чтобы договор при нотариусе.
– Ну, Петр Гордеевич…
– На меньшее не согласен, Алексей Григорьевич.
– Без ножа режешь! – Рысаков забыл о папиросе, пепел посыпался на брюки, а потом огонек и вовсе обжег пальцы.
Он торопливо затушил папиросу, вскочил на ноги и зашагал по гостиной.
– В Москве все векселями берут. Чем векселя-то плохи?
– Раз все берут, так и просил бы денег в Москве.
– И потом, Прасковья Поликарповна, она против будет.
– А ты разве не хозяин в своем доме, Алексей Григорьевич? – насмешливо поинтересовался Чигирев.
– Не дашь, значит, векселями?
– Не дам.
– Я все верну!
– Ну, ежели вернешь и в том уверен, то какая тогда разница: векселями или под лавки?
– И то верно, – Рысаков продолжал взволнованно ходить по комнате, – но все же…
– А Прасковье Поликарповне можно сказать, что моя мануфактура к следующему лету начнет выпускать французское мыло, и я готов поставлять вам его по наивыгоднейшей цене.