— А вы раньше уже играли в такие игры? — Она надеялась, что этот вопрос не обидит его подозрениями.
— Конечно нет, — ответил он правдиво. — Мы оба начинающие, и мы должны учиться друг у друга.
— Как же вы узнаете цены?
— Ну, мы просто начнем с малого — скажем, с пяти пенсов. Потом постепенно будем двигаться вперед. О, это будет занимательно.
Она увидела приближавшийся автобус. Он нагнулся и чмокнул ее в ухо. Мисс Хоукинс чуть не потеряла сознание.
— Вот и второй бесплатный пример. — Он рассмеялся. — Сегодня — первый день.
Она была рада, когда подошел его автобус. Прислонилась к фонарному столбу и смотрела, как Брайан поднимается по ступенькам. Потом помахала ему рукой. Автобус скрылся вдали, а она все стояла у столба, не в силах двинуться с места. Как только пришла домой, опустилась в кресло, не снимая пальто. Снова и снова прокручивала в голове все его сегодняшние выходки. Детальный разбор всех подробностей сегодняшнего дня не уменьшил навалившейся усталости, которая была так сильна, что не давала ей даже порадоваться выполненному приказу дневника. Немного отдохнула, припоминая все события этого вечера. Сконцентрировалась на своем плачевном материальном положении, и это сняло приступ бессилия. Открыла дневник и громко вслух прочла приказы. Она выполнила все досконально, и, чтобы подчеркнуть свое послушание и точность, она нарисовала у каждого предложения по две красные галочки. Вспомнила о Брайане и представила его с кистью в руке, рисующим орнамент из роз, из-за лепестков которых выглядывают циферки цен. Улыбнулась. Пора было заняться делами.
Взяла лист бумаги и разделила его на две колонки, наверху написала «Доход» и «Расход». Ее пенсия покрывала только необходимые расходы на жизнь и квартплату. «Накопления» написала напротив «Удовольствий», но не была уверена, будет ли их достаточно. Ее желания с жадностью требовали все больших расходов, но пока она не знала, как их удовлетворить и что для этого нужно. Подозревала, правда, что траты на удовольствия могут превысить реальный доход. Теперь она не была так уж уверена в том, что накопления должны быть неприкосновенны. В завещании был указан приют, но лишь потому, что приют был для нее ближайшим и единственным родственником и знакомым. Сейчас такое распоряжение казалось ей неразумным: зачем завещать все серой тюрьме, о которой она может думать только благодаря «вязальной терапии». Ей не терпелось пуститься в расточительную, разгульную жизнь. Но для начала нужно определить, какие услуги Брайана она готова оплачивать. Сначала все было понятно. Но постепенно, шаг за шагом, деталь за деталью, по мере того как возбуждение ее нарастало, она начинала стыдиться своих мыслей. Мечты ее были так порочны, что не могли быть произнесены вслух, нельзя их было доверить и бумаге. Схватила спицы и принялась вязать, чтобы немного успокоиться. До пятницы оставалось целых пять дней. Основную часть времени она проведет за «вязальной терапией», и дневник даст ей кратковременную передышку. Эта мысль обрадовала ее. В последнее время дневник стал незаменимым участником ее жизни. Ощущение его абсолютной власти раздражало. Она боялась потерять остатки независимости. Но уже решено: на этой неделе она будет жить, как захочет сама, и дневнику придется попридержать свой опасный язык. Как ни странно, но мисс Хоукинс скучала теперь по своему еще недавно ненавистному одиночеству. Моурис тоже не придет этим вечером и останется повернутым к стене. Она проведет эти дни сама с собой, в ожидании неведомого и, возможно, рискованного будущего.
Глава 7
Миссис Воттс замечала явные перемены в сыне и не была уверена в том, что ей это нравится. За последние несколько дней она не услышала от него ни слова протеста, даже прежней раздражительности не было в голосе. Он выполнял свои обязанности без упреков, с достоинством. И хотя, казалось бы, эти изменения были к лучшему, в его манерах появилось что-то нервировавшее ее. Ее не интересовали причины внезапной покорности — это его дело, — происходившее с ним ее не волновало. Миссис Воттс заботило только то, что могло ухудшить условия ее существования. Она никогда не любила своего сына. Он появился не вовремя и некстати. Из-за него ей пришлось выйти замуж, и она так никогда и не смогла простить ему того безрадостного для обеих сторон союза, в который ей пришлось вступить. Но все же, когда Брайан только родился, она верила, что они втроем смогут как-то устроить свою жизнь. Она никогда не питала иллюзий по поводу своей жизни в роли жены и матери. Одновременно оба эти титула она носила всего два коротких месяца. Как-то вечером, когда она кормила сына, мистер Воттс, которого явно не очень радовало обретенное им семейное счастье, собрал чемоданы и ушел. Он оставил записку на ночном столике на случай, если она решит искать его. Когда миссис Воттс, закончив кормление, позвала дражайшую половину, ответа не последовало. Она предположила три варианта. Первый — он не ответил, потому что злился на нее. Второй — он улизнул в ближайший паб пропустить с дружками кружечку пива. И наконец, третий — он просто умер. По правде говоря, она предпочла бы третий. Вышла в прихожую. Заметила, что пальто, как и его хозяин, бесследно исчезло с вешалки. И это, к сожалению, больше походило на второй вариант — побег за пивом. Она несла ребенка в детскую кроватку, стоявшую рядом с ее кроватью, когда заметила записку, и в то же мгновение инстинктивно поняла, что ее замужество кончилось. Читать было страшновато, но она прочла: «Я ушел навсегда. Выносить это больше не могу». Миссис Воттс была не столь самонадеянна, чтобы предположить, будто «это», что он не в силах больше выносить, относится к ней. Без всяких сомнений, «это» был Брайан. Бросила ребенка в кроватку. Малыш, подчиняясь какому-то неведомому, волшебному инстинкту самосохранения, не издал ни единого звука протеста, иначе она заставила бы его замолчать навсегда. Она захлебывалась от негодования. Еще несколько минут назад она видела себя респектабельной вдовой, живущей на страховку, предусмотрительно оформленную по ее настоянию в день свадьбы. Теперь в статусе миссис Воттс не осталось и толики благородства. Она была униженной и брошенной. Сидела в тишине и с отвращением смотрела на испуганный комок в кроватке. Брайан поймал ее взгляд и в ответ одарил ее и весь мир своей первой в жизни улыбкой: он умолял о жизни. Ее сердце смягчилось, смягчилось настолько, что рука не смогла подняться на этот жалкий сверточек. Это было первое и последнее проявление материнской нежности к нему. Потом она постоянно мучилась с ним: страдала от противных мокрых пеленок, резавшихся зубов, нескончаемых детских болезней. Чувство горечи и недовольства жило вместе с ними все его детство и юность. Она готова была отделаться от него любым способом.