Поездка в американском метро, напротив, энтузиазма у Бориса Николаевича не вызвала. Как бывший глава Москвы он заметил:
– Как-то мрачновато, да и чистоты бы побольше.
На следующий день в 9 часов отправились на Нью-Йоркскую фондовую биржу, где прошли переговоры о проработке перспектив создания с помощью американцев аналогичной биржи в Москве. По возвращении я написал Горбачёву соответствующую безответную записку.
Меня не переставала поражать способность Ельцина вникать в суть дела и принимать наиболее разумные решения по новым для него вопросам, о которых только вчера мы длинно и пространно впервые рассказывали ему.
Он мгновенно запоминал новые для себя понятия и экономические категории. Так, во время одной из наших очередных «проработок» Ельцин сказал «потенциальные американские инвеститоры». Немного погодя, пересказывая этот фрагмент, я намеренно усилил интонацию и сделал акцент, произнеся – «американские инвесторы», а потом на секунду остановился.
Борис Николаевич поднял голову, внимательно посмотрел на меня и утвердительно кивнул головой. С тех пор он говорил только «инвесторы». Хотя двадцать пять лет назад это слово звучало для нас ново.
И таких примеров было немало. В нем был заложен очень методичный и настойчивый механизм самообучения. Я уверен, что Борис Николаевич мог бы при желании освоить практически любую профессию.
В 11 часов Ельцин дал интервью Дэну Разеру в получасовой передаче последних известий телекомпании Си-би-эс. Практически ни в одном из своих выступлений Ельцин не повторялся.
Полчаса на отдых – и на этот раз встреча с высокопоставленными чиновниками в Совете по внешним сношениям США. Вопросы следовали один за другим. У меня создалось впечатление, что Ельцина пытаются загнать в угол, раззадорить и увидеть не трезвого, разумного политика, а «русского варвара». Всюду нас сопровождала толпа журналистов и телерепортеров. Им никогда не отказывали в участии в той или иной встрече. В конце концов Ельцин сдержанно, но жестко сказал:
– Если вы ждете от меня каких-либо политических скандальных признаний, то попусту теряете время. На все вопросы я отвечаю совершенно откровенно. А дописать можно что угодно, – добавил он, обращаясь к журналистам.
На обеде, устроенном руководством Совета по внешним сношениям, ни журналистов, ни двусмысленных вопросов не было.
В 14 часов Ельцин выступил в телепередаче «Час новостей». Опять честный аналитический рассказ о событиях, происходящих тогда в Советском Союзе, о путях выхода из экономического и политического кризиса.
В 17 часов – лекция в Институте им. Гарримана при Колумбийском университете. Первые несколько минут в аудитории царила атмосфера настороженности и явного недоверия.
– Если хотите, – выждав долгую паузу, произнес Борис Николаевич, – я расскажу вам о своем детстве.
Молчание. Никакой реакции.
– Тогда о юности, – с той же спокойной интонацией продолжил он.
Незначительное оживление, но опять нарочитая отстраненность.
– Хорошо, – добродушно улыбаясь «ледяной» аудитории, сказал Ельцин. – Значит, о первой любви.
Зал ожил. Чудо свершилось.
Тогда я понял главное. Ельцин четко знал: именно здесь ни за что нельзя отступать, каких бы нервных затрат это ни стоило.
Вспомнил, как в одной из бесед он рассказал: «Характер у меня закалялся с детства. Сила не всегда заключается в мускулах. Недаром говорят: “За одного битого двух небитых дают”».
Наверняка Ельцину неоднократно бороться, переживая и предательство, и поражения, но он никогда не сдавался – я это точно знаю – и становился еще сильнее.
После выступления в Институте им. Гарримана, в 19 часов, Борис Николаевич присутствовал на ужине с руководителями ведущих американских компаний. Его пригласил Дэвид Рокфеллер. Почему я пишу – присутствовал, потому что Ельцин не успевал поднести еду ко рту, как один вопрос сменял другой. Так и хотелось крикнуть: «Где ваши манеры, господа? Это же не машина, не робот, а человек – пусть сильный, крепкий, но человек!» Я все-таки не выдержал и одному бизнесмену, которого знал, «намекнул» на то, что неплохо бы дать гостю поесть. На непродолжительное время атака прекратилась. Ельцин успел быстро прожевать салат, но не более того.
Ночью мы вылетели в Балтимор, где уже рано утром Ельцина ждали в Университете им. Джонса Хопкинса.
Вместо еды в номере университетской гостиницы опять стояли одни бутылки с разными напитками.