Утром прикройте дверь, чтобы не выстудить дом. Я никогда не запираю своего жилища, — кюре перекрестил Атоса и сел в повозку.
Ваша милость, — неожиданно зычным басом обратился молодой служка к Атосу. — я услыхал, как всхрапывают кони, из чего заключил, что вы верхом. За домом есть небольшая, но теплая конюшня. Если господин кюре разрешит…
— Да, да, сын мой, я не подумал о ваших конях. Вы можете поставить лошадей в конюшню, там осталось немного сена нынешнего укоса.
Повозка с фонарем уехала.
Гримо отвел коней в конюшню, задал им корма.
Атос прошел в дом. В крохотной прихожей стояло продавленное кресло, изгнанное, видимо, за старостью из комнаты. Вот и постель для Гримо, подумал Атос и вошел в единственную комнату.
В ней было темно, но тепло. Вернулся Гримо, раздул угли в очаге, и в их свете скудная обстановка приобрело таинственный, загадочный вид, словно дело происходило в сказочном замке. Атос разделся по пояс, вышел во двор и Гримо полил его холодной водой из большого глиняного кувшина. Бывший мушкетер, отфыркиваясь, растерся до красноты, поглядывая на усыпанное звездами темное небо. Было тихо и торжественно, впервые за много дней куда-то ушли мысли о мести и дуэли… Мирно пофыркивали кони за домом в теплой конюшне. Атос предложил Гримо помыться, но слуга отказался, заявив что он слишком продрог, чтобы тратить последние крохи тепла на умывание. Они вернулись в дом.
В комнате хозяйственный слуга распаковал седельную сумку, достал скудную провизию, ловко подрумянил два ломтя хлеба над углями, нанизав их на кинжалы, согрел куски мяса, и они с Атосом неторопливо поужинали.
Атос достал томик Платона, который всегда возил с собой, но от тепла и сытости его немного разморило, не читалось, он с наслаждением разделся и лег на широкую, но жесткую постель кюре. Гримо скрылся в прихожей, повозился там, устраиваясь на скрипучем кресле, чертыхнулся, нарушая благостность божьего дома. Любое движение вызывало противный, надрывный скрип старого, заслуженного кресла.
— Ваша милость, — услыхал Атос его голос. — В этом кресле только грешникам дожидаться своей очереди в чистилище. Пойду-ка я, пожалуй, в конюшню, там и вправду душистое свежее сено…
Стукнула дверь, все затихло.
В ноги Атосу прыгнула давешняя черная кошка с белой манишкой на груди, покрутилась, улеглась и громко замурлыкала… Он задремал.
Разбудил его негромкий стук в дверь.
— Войдите! — крикнул он. — Дверь не заперта.
Вошли два молодых дворянина, один совсем еще мальчишка, невысокий и худенький, другой постарше, но тоже еще безусый.
— Святой отец, пустите переночевать! Мы с моим пажом заблудились, замерзли, нам бы до утра согреться, — голос старшего дворянина был мелодичен и приятен и выдавал в нем хорошо воспитанного человека.
— Пожалуйста, мсье, — сказал Атос. — если вы согласны удовлетвориться половиной моей комнаты, а ваш юный паж может устроиться в прихожей в кресле.
Молодые люди стали шептаться между собой, Атос слышал, как они весело смеялись.
— Благодарю вас, господин кюре, мне это подходит, — сказал дворянин.
— В таком случае можете еще и поужинать, там, на столе остатки хлеба и жареного мяса. Вода в кувшине. Но постарайтесь поменьше шуметь. Я провел сегодня весь день в седле, а завтра у меня важная встреча и хотелось бы хорошенько выспаться.
Сказав это, Атос закрыл глаза и попытался заснуть.
Но сон не возвращался. Более того, Атос против воли прислушивался к молодым, жизнерадостным, веселым голосам и ему все явственное казалось, что в комнате рядом с ним находятся не юные дворяне, а две расшалившиеся молодые женщины.
Наконец, они утихомирились. Спустя некоторое время скрипнула дверь в прихожую, затем тяжело вздохнуло старое кресло — видимо, паж устроился на ночь. Молодой дворянин еще какое-то время сидел за столом. Дремота стала потихоньку овладевать сознанием Атоса, пронеслись какие-то видения, потом ему почудилось, что он стоит в дверях апартаментов королевы в Лувре и оттуда на него волнами накатывают восхитительные, волнующие запахи итальянских парфюмов и кельнской воды. В полусне он почувствовал, как рядом с ним ворочается чье-то горячее тело, потом раздался протяжный вздох, запах чудесных духов усилился, и гость придвинулся к нему.
Атос отодвинулся к стене, выныривая из полусна.
— Не волнуйтесь, святой отец, я не собираюсь совращать вас и склонять к противоестественной любви — я не мужчина, я женщина.
Атос еще дальше отодвинулся к стене, благо постель была, как мы уже сказали, широкой.