— Вы хотели еще что-нибудь сказать, шевалье? — спросила ди Лима тихим голосом.
— Да, ваша светлость. Перед смертью де Отфор отдал мне письмо и взял с меня обещание доставить его вам. Вот оно, — д'Артаньян извлек из внутреннего кармана камзола пакет, подошел к даме, не сводящей огромных испуганных глаз с пакета, и протянул ей с поклоном.
— Благодарю вас… — она увидела побуревшую кровь, дыру от удара шпагой и вздрогнула. В глазах снова появились слезы, но ей удалось взять себя в руки. Она осторожно вскрыла пакет и быстро прочитала первые строки, словно в последней, невероятной надежде хотела удостовериться, что произошла ужасная ошибка, он жив, а письмо не имеет к ней никакого отношения.
— Мой почерк… — прошептала она тусклым голосом. — Благодарю вас, шевалье, — повторила она, уронив листки бумаги на колени, и протянула руку мушкетеру, которую он с чувством поцеловал. — Я надеюсь видеть вас в числе моих друзей. Моих и моего мужа. Вы надолго в Париже?
— Я здесь служу.
— Вы бываете при дворе?
— Я лейтенант мушкетеров короля.
Д'Артаньян, как мы помним, был в цивильном платье и мог бы не говорить о своей службе, однако же, не счел возможным скрывать свою принадлежность к гвардейцам.
— Вот как? — спросила с легким удивлением герцогиня.
Д'Артаньян заметил, как сверкнули ее только что затуманенные глаза. Она умолкла, видимо, обдумывая что-то.
— Я хочу попросить вас об одной услуге, лейтенант, — наконец заговорила она. — Несчастный юноша… — голос ее дрогнул, — приходился мне родственником по материнской линии. Его мать была моей кузиной, испанкой, естественно. Его отец — французом…. Я взяла его с собой, чтобы ввести во французское высшее общество, к которому он принадлежит… принадлежал по праву рождения…
Герцогиня снова умолкла.
— Я жду ваших приказаний, герцогиня, — сказал д'Артаньян, побуждая ее продолжать рассказ.
— Кроме него, со мной в Париж приехала его кузина, Маргарита де Отфор. Она тоже моя родственница… Я не стану объяснять вам сложные переплетения родственных отношений в наших семьях, скажу только, что они очень близки… были… Маргарита сирота, моя воспитанница, она только что из монастыря… Я обещала показать ей Париж. И вот… Я просто не в силах, не в состоянии… я не могу сообщить ей о смерти ее единственного близкого родственника… Прошу вас, поймите меня… Вы мужчина… офицер… вы сделали для него все, что могли… Окажите мне еще одну услугу — сообщите Марго скорбную весть!
Д'Артаньян поклонился в знак согласия.
Герцогиня встала с софы, подошла к письменному столу, взяла колокольчик, позвонила, и почти сразу же в кабинете появился уже знакомый мушкетеру ливрейный лакей.
— Попросите синьорину де Отфор пожаловать сюда, — распорядилась она по-испански. — Если она уже легла спать, скажите камеристке, чтобы разбудила ее. Это важно.
Лакей ушел.
— Боже мой! — несколько раз повторила герцогиня, расхаживая у письменного стола, — Боже мой…
— Я должен… обязан сообщить вам кое-что еще, — сказал д'Артаньян. — Перед смертью молодой человек успел попросить меня передать вам, что он любил вас всю жизнь.
Герцогиня остановилась, ее огромные глаза застыли, медленно и беззвучно наполняясь слезами, губы скривились, лицо сделалось некрасивым, она заплакала и опустилась на софу, вдруг резко отвернувшись от него.
В кабинет вбежала молоденькая девушка. Она, видимо, уже легла спать, потому что поверх ночного платья на ее плечи был наброшен пеньюар.
— Что случилось, тетя? — спросила она по-испански. — Вы плачете?.. Ради всего святого, скажите, что случилось? Что-то с Анри?
— Позволь представить тебе лейтенанта королевских мушкетеров шевалье д'Артаньяна, — сказала герцогиня по-французски. — Он тебе все расскажет.
Девушка обернулась к мушкетеру, смутилась и запахнула на груди пеньюар. В ее глазах застыл вопрос и одновременно боязнь услышать ответ. Но мушкетера поразило не это. Она была чем-то неуловимым похожа на покойную Констанцию Бонасье, — вероятно, внутренней мягкостью, добротой, огромными черными глазами испуганной лани, овалом прелестного лица и рисунком нежных, чуть припухлых губ.
— Он жив? Скажите мне, он жив? — воскликнула она.
— Увы, мадемуазель, он умер у меня на руках…
Он сражался, как настоящий мужчина, один против четырех. Когда я подоспел, было уже поздно… — д'Артаньян не докончил свой сбивчивый рассказ, потому что девушка, не издав ни звука, покачнулась и, если бы мушкетер не успел подхватить ее на руки, упала бы на пол.