Король бросил старухе золотой, та схватила его, прикусила, проверяя, и в глазах ее появился алчный блеск.
— Карты раскинуть или по руке погадать, солдатик? — спросила она, заправляя золотой за дряблую морщинистую щеку под удивленным взглядом короля. — Не смотри так, солдатик, золото оно даже в самых грязных руках не пачкается.
— Да как ты смеешь! — взвился де Бриссак, усмотрев в словах старухи оскорбление величества.
— Оставь ее, в ее устах это не оскорбление, а философское обобщение. Что ты скажешь вон о том солдате? — спроси л король, указывая на Арамиса. — Тот ли он, за кого выдает себя?
Д'Артаньян сразу понял, что король задумал проверить способности гадалки и подивился его наивности: конечно же, если человек спрашивает о своем знакомом, только глупец не догадается, что этот знакомый не тот, за кого выдает себя.
А спектакль неторопливо разворачивался.
— Позволь твою руку, солдатик, — потребовал цыганка.
Арамис, не слезая с коня, снял серую тонкую перчатку и неохотно протянул старухе руку.
Старуха нахмурилась, изучая ее, подняла глаза на мушкетера, снова впилась острым взглядом в таинственные линии на его ладони.
— Он тот и не тот… Женщина отвела его от креста, женщина и вернет его к кресту. Он снимет меч, но станет генералом, равным по могуществу земным королям.
Арамис раздраженно выдернул руку из заскорузлых пальцев цыганки.
Усмешка недоверия сбежала с уст короля — он знал историю вступления Арамиса в мушкетеры и был наслышан о том, что тот мечтает о сутане.
— Теперь взгляни на мою руку, — сказал он и протянул правую руку старухе.
— Для гадания требуется левая рука, высокий господин, — назидательно заметила цыганка.
При слове "высокий" д'Артаньян нахмурился и настороженно огляделся. Тем временем король снял перчатку и протянул старухе левую руку.
Она долго изучала его изнеженную ладонь и, наконец, изрекла:
— Не пройдет и года, как от тебя родится ребенок, но не у той, которая давно ждет этого, и не тот, кого ждет Франция.
— А тот, кого ждет Франция? — спросил король со смехом, явно забавляясь серьезностью, с какой старая цыганка произнесла пророчество. Но в этом смехе сквозила растерянность — слишком явно отразились в ее словах одолевающие его самого мысли.
— Он родится, но не скоро. Зато во всем превзойдет тебя!
— О-ла-ла! Как ты думаешь, д'Артаньян, ей можно верить?
— Если бы она была хорошей гадалкой, умеющей так далеко заглядывать в будущее, она бы не уезжала из Парижа, с… — мушкетер хотел сказать "Сир", но спохватился, вспомнив о маскараде короля, и закончил неловко: — с-сударь.
— Либо же она очень хорошая гадалка и сумела нажить могучих врагов в Париже, — задумчиво произнес Арамис, склоняя голову, как бы извиняясь за то, что не обращается к королю, как положено солдату.
Улыбка сползла с лица короля.
— Черт меня раздери, если ты не прав, Арамис! — воскликнул он, достал второй золотой и кинул гадалке. — Это тебе за обещанного сына! — и поскакал вперед.
Старуха ловко поймала монету и крикнула ему вдогонку:
— Не верь письмам, принесенным красной перчаткой!
Всю оставшуюся дорогу до Венсена король вел себя, как расшалившийся мальчишка: то поднимал коня в галоп, то сбивал хлыстом листья с придорожных кустов, а то и показывал мастерство вольтижировки — бросал наземь перчатку и потом поднимал ее на скаку, склонившись с седла.
"Неужели он так ждет наследника, что готов верить даже проезжей цыганке?" — подумал д'Артаньян.
Правда, что-то в облике старухи и в манере говорить внушало невольное доверие. Вот и Арамис подозрительно притих. Впрочем, для д'Артаньяна в этом не было никакой загадки: помыслами его друга завладела герцогиня. Правда, при той настойчивости, с какой она вела атаку на короля, напророченный цыганкой ребенок мог появиться до истечения года скоре всего у нее и тогда Арамис, может быть, впервые испытывающий настоящее чувство, ощутит на себе, каково приходится неудачникам в любви.
Д'Артаньян от души сочувствовал другу, но... как знать, как знать…
Глава 7
Прошло несколько дней.
И поездка в Венсен, и предсказание старой цыганки стали забываться. На д'Артаньяна навалилась куча забот, в основном, связанных с тем, что в роте появилось несколько кадетов из числа отобранных де Тревилем и одобренных королем кандидатов. Их нужно было натаскивать так, как когда-то натаскивали его самого Атос и Портос. Наибольшую симпатию вызвал юный де Сен-Север. Д'Артаньян, помнивший судейского с простецкой фамилией Моле, встреченного у де Тревиля в первый день возвращения, отнесся было к новому кадету настороженно, однако, общительный нрав, прекрасное владение шпагой и обаятельная улыбка, то и дело появляющаяся на пунцовых губах юнца под еще только намечающимися черными усиками южанина, склонили к нему его симпатии. А юнец просто влюбился в лейтенанта, он готов был сделать все, чтобы заслужить его одобрение. Д'Артаньян взял его в свой взвод.