Королева еще не выходила, и приемная была заполнена ровным гулом женских голосов. В них то и дело вкрапливались золотые колокольчики смеха, — ну конечно, герцогиня де Шеврез по своему обыкновению рассказывала что-то смешное, нимало не смущаясь тем, что нарушает подобострастно-чинную обстановку приемной. Она, дочь герцога де Роана, того самого, чей предок гордо отверг герцогскую корону со словами: "Королем быть не могу, герцогом не желаю — я Роан!" (правда, его потомки не устояли и титул приняли), подруга Анны могла позволить вести себя в приемной королевы, как у себя дома.
Мадемуазель де Отфор стояла в стороне, выделяясь черным пятном на ослепительном фоне светлых — белых, розовых, фисташковых — нарядов дам. Ее критически оглядывали с головы до ног: кто откровенно, без стеснения, кто, прикрывшись веером. Маргарита понимала, как странно и неуместно выглядит она в своем траурном облачении в этом утреннем море светлых шелков и муслина, лент и кружев, но не могла ничего поделать, а только терзалась от смущения и собственной беспомощности.
Появившемуся в зале д'Артяньяну достаточно было одного взгляда, чтобы понять переживания девушки и он сделал то единственное, что могло поставить на место этих разряженных, высокомерных, насмешливых придворных дам:
— Его величество король желает видеть мадемуазель де Отфор! — провозгласил он.
Господи, если бы только кто знал, какая мучительная ревность разрывала его сердце, кода он произносил эти слова, возвещая всему двору о внимании короля к этой новенькой мадемуазель! Он вдруг со всей очевидностью осознал, что любит ее, любит с первого взгляда и, кажется, безнадежно…
— Мадемуазель де Отфор, король приказал мне быть вашим проводником в лабиринте Лувра! — еще более торжественно добавил он.
В это время дверь кабинета Анны Австрийской распахнулась, и появилась в сопровождении герцогини ди Лима королева. Ее взгляд остановился на девушке, застывшей рядом с д'Артаньяном.
— Агнесc, — обратилась она к ди Лима, — это и есть ваша племянница, о которой вы мне рассказывали? — и не дожидаясь ответа герцогини, Анна протянула милостиво руку мадемуазель для поцелуя. — Вы очень милы!
Марго присела в глубоком реверансе и поцеловала ей руку.
— Как вы прекрасны, ваше величество! — сказала она с непосредственностью юности.
Анна, грустно улыбнувшись, ответила ей что-то по-испански, чего д'Артаньян не разобрал, потом добавила по-французски:
— Идите, дитя мое! Не будем заставлять его величество ждать.
До полудня д'Артаньян имел возможность наблюдать, как Людовик разгуливал по залам дворца с мадемуазель де Отфор, что-то оживленно рассказывая ей. И это он, обычно молчаливый и замкнутый, не умеющий ответить собеседнику находчиво и остроумно, что так хорошо делал его младший брат Гастон! Потом они спустились во внутренний двор, и король галантно предложил Марго опереться на его руку. Д'Артаньян не припоминал, чтобы кто-нибудь, кроме Анны и Марии Медичи, удостаивались такой чести. Не переставая беседовать, Людовик повел мадемуазель де Отфор к павильону, а оттуда к парку Тюильри.
По знаку лейтенанта два десятка мушкетеров двинулись вслед за ними в парк на почтительном расстоянии.
Последнее, что видел д'Артаньян, следуя за королем и мушкетерами, это стайка дам, делающих вид, что увлеченно болтают, а на самом деле пожирающих глазами короля, удаляющегося под руку с племянницей герцогини ди Лима по направлению к Тюильри. Поэтому лейтенант не удивился, когда к вечеру все в Лувре знали, с кем провел почти весь день Людовик и при этом пребывал в исключительно хорошем настроении.
Некоторый диссонанс внес кардинал.
Он приехал в сопровождении своих гвардейцев, и д'Артаньян неотступно следовал за ними до самого королевского кабинета, где Людовик остался со своим первым министром с глазу на глаз. Их беседа продолжалась почти час, и все это время д'Артаньян стоял у двери, мрачно глядя на вызывающе веселых гвардейцев кардинала, расхаживающих по зале, чуть ли не задевая своими шпагами мушкетеров, сопровождающих кардинала и его охрану от самого входа.
Постепенно в залу перед кабинетом короля стали стекаться все придворные.
Наконец, король вышел вместе с кардиналом, нахмуренный и озабоченный. Он даже ответил что-то невпопад герцогине ди Лима, осмелившейся разлететься к нему с пустяковым вопросом. Более того, он и не подумал представить ее кардиналу. Ришелье внимательно оглядел герцогиню, мило улыбнулся ей и прошествовал к выходу из большой залы в анфиладу комнат, сопровождаемый своими гвардейцами и частью мушкетеров. Людовик мрачно смотрел вслед своему первому министру, наморщив лоб, но как только тот скрылся, он облегченно вздохнул, подошел в мадемуазель де Отфор, морщины на его лбу разгладились, и он заулыбался.