— Да пошел ты к черту! Обалдел, что ли? — гаркает Феликс в полный голос. Ему удается, наконец, оторвать от себя Курдюкова, и, с трудом удерживая его на расстоянии, он произносит: — Да опомнись, чучело гороховое! Что это тебя разбирает?
Курдюков трясется, брызгается и все повторяет:
— Не было ничего, понял? Не было! Ничего не было!
Потом он обмякает и принимается плаксиво объяснять:
— накладка у меня получилась, Снегирев… Накладка вышла! Институт же тот, на Богородском шоссе, секретный, номерной… Не положено мне про него ничего знать… А тебе уж и подавно не положено! А я вот тебе ляпнул, а они уже пришли и замечание сделали… Прямо хоть из больницы не выходи! Накладка это… Загубишь ты меня своей болтовней!
— Ну хорошо, хорошо, — говорит Феликс, с трудом сохраняя спокойствие.
— Секретный. Хорошо. Ну чего ты дергаешься? Какое мне до всего этого дело? Надо, чтобы я забыл, — считай, что я забыл… Не было и не было, что я — спорю?
Он отодвигает Курдюкова с дороги и спускается по лестнице. Он уже в самом низу, когда Курдюков перегнувшись через перила, шипит ему в след на всю больницу:
— О себе подумай, Снегирев! Серьезно тебе говорю! О себе!
Дома, в тесноватой своей прихожей, Феликс зажигает свет, кладет на столик сверток (с едой от Павла Павловича), устало стягивает с головы берет, снимает плащ и принимается аккуратно напяливать его на деревянные плечики.
И тут обнаруживает нечто ужасное.
В том месте, которое приходится как раз на левую почку, плащ проткнут длинным шилом с деревянной рукояткой.
Несколько секунд Феликс оцепенело смотрит на эту округлую деревянную рукоятку, затем осторожно вешает плечики с плащом на вешалку и двумя пальцами извлекает шило.
Электрический блик жутко играет на тонком стальном жале.
И Феликс отчетливо вспоминает:
— искаженную физиономию Курдюкова и его шипящий вопль: «О себе подумай, Снегирев! Серьезно тебе говорю! О себе!»;
— стеклянный лязг и дребезг и булыжник в куче битого стекла на авоське;
— испуганные крики и вопли разбегающейся очереди и тупую страшную морду МАЗа, накатывающегося на него как судьба;
— и вновь бормотанье Курдюкова: «Не дай бог тебе отравиться, Снегирев…»
Слишком много всего для одного дня.
Не выпуская шила из пальцев, Феликс накидывает на дверь цепочку. Он испуган.
Глубокая ночь, дождь. Дома погружены во тьму, лишь кое-где горят одинокие прямоугольники окон.
У подъезда многоэтажного дома останавливается легковой автомобиль. Гаснут фары. Из машины выбираются под дождь четыре неясные фигуры, останавливаются и задирают головы.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Вон три окна светятся. Спальня, кабинет, кухня… Седьмой этаж.
МУЖСКОЙ ГОЛОС: Почему у него везде свет? Может, у него гости?
ДРУГОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Никак нет. Один он. Никого у него нет.
Кабинет Феликса залит светом. Горит настольная лампа, горит торшер, горит люстра, горят бра.
Феликс в застиранной пижаме работает за столом. Пишущая машинка по ночному времени отодвинута в сторону, Феликс пишет от руки. Страшное шило лежит тут же, в деревянном ящичке с картонными карточками.
Звонок в дверь.
Феликс смотрит на часы. Пять минут третьего ночи.
Феликс глотает всухую. Ему страшно.
Он идет в прихожую и останавливается перед дверью.
— Кто там? — произносит он сипло.
— Открой, Феликс, это я, — отзывается негромкий женский голос.
— Наташенька? — с удивлением и радостью говорит Феликс.
Он торопливо снимает цепочку и распахивает дверь.
Но на пороге вовсе не Наташа — давешний мужчина в клетчатом. Под пристальным взглядом его светлых выпуклых глаз Феликс отступает на шаг.
Все происходит очень быстро. Клетчатый оттесняет его, проникает в прихожую, крепко ухватывает за руки и прижимает к стене. А с лестничной площадки быстро и бесшумно входят в квартиру один за другим:
— огромный плечистый Иван Давыдович в черном плаще до щиколоток, в руке — маленький саквояж;
— стройная очаровательная Наталья Петровна с сумочкой на длинном ремешке через плечо;
— высокий смуглый Павел Павлович в распахнутом сером пальто, под которым виден все тот же черный фрачный костюм с той же гвоздикой в петлице.
ФЕЛИКС (обалдело): Пал Палыч?
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Он самый, душа моя, он самый…
ФЕЛИКС: Что случилось?
Павел Павлович ответить не успевает. Из кабинета раздается властный голос:
— Давайте его сюда!
Клетчатый ведет Феликса в кабинет. Иван Давыдович сидит в кресле у стола. Плащ небрежно брошен на диван, саквояж поставлен у ноги.
ФЕЛИКС: Что, собственно, происходит? В чем дело?