– На передовой люди тоже жили, – сказал Малянов сердито.
– Да. Только, как правило, плохо и недолго.
– Ты что, запугиваешь меня?
– Нет. Я пытаюсь только объяснить тебе, что в твоем положении нет ничего интересного. На тебя действует сила – чудовищная, совершенно несоразмерная и никак не контролируемая…
– Ты все-таки считаешь, что это сверхцивилизация?
– Послушай, дружище, какая тебе разница? Тля под кирпичом, тля под пятаком… Ты – одиночный боец, на которого прет танковая армия.
– Клопа танком не раздавишь, – пробормотал Малянов.
– Верно. Но ты же не согласен быть клопом.
– Хорошо, хорошо, но что ты мне посоветуешь? Я ведь пришел к тебе за советом, черт тебя дери, а не философией заниматься…
– Я тебе могу посоветовать только одно: пойми и осознай, что ничего интересного…
– Это я уже понял!
– По-моему, нет.
– Это я уже понял! – сказал Малянов, повышая голос. – И легче мне от этого не стало. Если это жулики, то я их не боюсь. Пусть они меня боятся. А если это действительно сверхцивилизация, если это действительно вторжение… Во-первых, я не очень-то в это верю… А во-вторых, что ж, мы так и будем сдаваться – один за другим? Мы ляжем на спинку, все по очереди, и будем жалостно махать лапками в воздухе, а они беспрепятственно станут отныне определять, чем нам можно заниматься, а чем нельзя? Нет, отец, этого допускать нельзя, как хочешь…
– Логично, – сказал Вечеровский без всякого, впрочем, одобрения в голосе. – И даже красиво. Только на передовой нет ни логики, ни красоты. Там – грязь, голод, вши, страх, смерть…
Малянов не слушал его. Он глубоко вдруг задумался. Рот приоткрылся, глаза стали бессмысленными. Потом он вдруг улыбнулся.
– Слушай, Фил, – сказал он. – А мощную, наверное, я сделал работу, если целая сверхцивилизация поднялась на нее войной. А?
Дома он снова засел за работу. Он махнул рукой на все, все отринул, все забыл – он работал. Он исписывал формулами листок за листком и швырял черновики прямо на пол. Было уже поздно. Гасли окна в домах напротив. Стало совсем темно. Из открытого окна летели мотыльки, кружились вокруг лампы, падали на бумагу перед Маляновым. Он их досадливо смахивал, но они возвращались на ярко-белое – снова и снова.
Мальчик как с вечера заснул, так и спал беспробудно, обняв во сне мохнатого олимпийского мишку. Малянов прикрыл их обоих шалью. По кушетке разбросаны были книги: том Спинозы, Достоевский, «Популярная медицинская энциклопедия» и какие-то детские, с картинками.
Работалось Малянову очень хорошо, он ни на что не отвлекался, только один раз почудилось ему боковым зрением, что в кресле для гостей сидит, прикрыв лицо ладонью, большой темный человек. Малянов вздрогнул так, что ручка вылетела у него из пальцев и закатилась под бумаги. Еще мгновение он совершенно отчетливо видел человека в кресле и успел понять, что это Снеговой сидит там, упершись локтем в подлокотник, и смотрит одним глазом через расставленные пальцы. Потом страшное видение исчезло – купальный халат лежал в кресле, разбросав пустые рукава. Но Малянов вынужден был встать и пройтись несколько раз по комнате, чтобы успокоиться. Халат он сложил и унес в ванную.
А потом, это было уже часов в одиннадцать, раздался вежливый тихий звонок в дверь, и мальчик сразу сел, словно подброшенный, словно он и не спал вовсе.
– Это за мной! – сказал он с отчаянием.
Малянов с трудом оторвался от своих бумаг.
– Что ты сказал?
– Ты все-таки засел за свою проклятую работу… – продолжал мальчик, отползая по тахте в самый угол. – Я все проспал, а ты опять засел за эти проклятые формулы. Я же предупредил тебя… Эх ты, Галилей задрипанный…
В дверь зазвонили снова.
Малянов, заранее хмурясь, вышел в прихожую и щелкнул замком. На пороге стоял приятной внешности мужчина лет тридцати в потертых джинсах и какой-то курточке, накинутой прямо поверх майки, – по-домашнему. А на ногах у него вместо ботинок были шлепанцы, тоже по-домашнему.
– Прошу извинить, – сказал он, прижимая руку к сердцу. – Но мне сказали, что мой Витька у вас.
– Витька?
– Вы знаете, он у нас парнишка с фантазиями. Уж извините, если он вас утомил, но у него манера появилась: натворит что-нибудь, а потом удерет, спрячется у соседей, навыдумывает там с три короба.