— Ты никогда не была нормальной! — заявил он и расхохотался над собственной шуткой.
Я осмотрела себя. Разглядеть что-либо было трудно. Как-никак, у меня на лице были две маски, одна поверх другой.
Но я снова была самой собою. Дрожащей от осеннего холода в своем тоненьком гимнастическом костюме.
Я огляделась. Мы стояли на тротуаре в квартале темных домов. А по другую сторону дороги пролегал пустырь.
Не сразу я поняла, что мы стоим перед тем местом, где должен был находиться наш дом. При виде голого участка земли на меня нахлынула тоска.
Я повернулась к Питеру.
— Времени осталось немного, — сказала я.
Питер кивнул. Он засунул руки в карманы белой формы.
— Я… я просто не могу поверить в то, что с нами сегодня случилось, — тихо проговорил он.
— Я уже боюсь найти следующую маску, — призналась я. — Боюсь, что придется ее надеть… Всякий раз они… они закидывают нас в какой-то фильм ужасов.
— Только все там по-настоящему, — добавил он. — Тем не менее, Моника, придется продолжать. У нас пока только три маски. — Он поглядел на пустое пространство перед собой.
— А времени мало, — сказала я.
— Как насчет маски черепа? — предложил он. — Ее-то мы точно легко отыщем.
Я взглянула на него:
— Легко? Почему?
Он пожал плечами.
— До сих пор каждая маска находилась в соответствующем ей месте, так что…
Я докончила его мысль:
— …лучшее место, чтобы искать маску-череп — кладбище.
Мы дружно двинулись в путь. До старейшего кладбища Хиллкреста — три квартала ходу.
Ночь была до жути тиха и неподвижна. Дома, мимо которых мы проходили, были погружены в темноту. Ни одной машины на улицах.
Не шелестели деревья. Не звучало шепота ветра.
Единственным звуком был стук наших туфель по тротуару да учащенное биение моего сердца.
Мне пришлось перейти на рысь, чтобы догнать Питера.
— Мы что… мы в самом деле пойдем на старое кладбище в День Всех Святых?
— А чего там бояться? — удивился Питер. — Одни покойнички.
Краска с низкой ограды кладбища почти вся облезла. Часть прутьев лежала на земле, так что в ограде зияли просторные бреши.
Заглянув в одну из них, я увидела кривые, покосившиеся надгробья, чернеющие на фоне лилового неба. Напротив нескольких надгробных камней были грудой свалены пожухлые листья. Словно одеяла, чтобы укрыть мертвых.
Я поежилась.
Кладбища никогда мне не нравились. Даже новые, идеально ухоженные, с подстриженной травой и ровными, блестящими надгробиями.
Некоторые из моих друзей иногда устраивали пикники на новом кладбище, расположенном в нескольких кварталах от школы. Но я с ними не ходила. От одной мысли об этом по коже ползли мурашки.
Я не могла избавиться от мыслей о мертвых людях, покоящихся под землей и разлагающихся в своих изъеденных червями гробах.
Мне снились кошмары про кладбища. Я никогда никому о них не рассказывала. Не знала, нормально это, или нет.
А теперь мы с Питером стояли и смотрели сквозь бреши ограды. Смотрели на неровные ряды маленьких надгробий и могилы, укрытые одеялом из сухих листьев.
— Пойдем, — сказал Питер и протиснулся сквозь дыру в ограде.
Тяжело вздохнув, я последовала за ним.
Как только мы вступили на кладбище, снова поднялся ветер. Мгновение назад стояла тишь да гладь. Казалось, ветер только нас и поджидал.
Пожухлые листья с шелестом пришли в движение. Подхваченные ветром, они закружились в хороводе вокруг надгробных камней.
Голые ветви деревьев, казалось, дрожат под кружащими порывами ветра.
— Питер… н-не нравится мне это, — пробормотала я.
Он двинулся вдоль ряда надгробий. Большинство из них были опрокинуты и лежали плашмя. Как и покойники под ними, подумалось мне.
— Питер?
Он будто меня не слышал. Пригибаясь под порывами ветра, он двигался вдоль ряда древних могильных камней. Я следовала за ним по пятам.
Я не сводила глаз с земли. Действительно ли маска-череп была спрятана здесь? Может, ее закопали поглубже в листву? Спрятали за одной из могил?
Услышав громкий стон, я схватила Питера за руку.
— Что это было? — крикнула я. — Ты слышал это?
Он повернулся ко мне.
— Слышал что?
— Стон. Как будто кто-то стонет, — проговорила я. — Он… звучал, как человеческий.
— Посмотри вокруг, — сказал он, сделав рукою широкий жест. — Мы здесь единственные люди.
— Единственные живые люди, — уточнила я.
Он побрел вдоль следующего ряда могил. Его туфли громко хрустели опавшей листвой. А вокруг скрипели на ветру деревья.